— Нанотехнологии наступают. Народ ликует безмолвно. Сколково засыпало меня суперпроектами. Армия получила лазерные калаши. Со стапелей в Кронштадте спущены три атомные субмарины «Вера», «Надежда», «Любовь». Патриарх всея Руси Пантелеймон дал им названия. Однако вернемся к балету. Постановка «Щелкунчика» в Большом театре вызвала много споров среди эстетствующих гурманов…
3.
Чем дольше и все мажорней докладывал премьер, тем Абрамкин становился мрачнее.
Наконец, тихо изрек:
— Вон!
— Не понял? — лысина Медведкина пошла багровыми пятнами.
— Вон, скотина!
Федорович вскочил:
— Вы сегодня, кажется, не в духе. Так я позже зайду.
— Глист!
— Кто, извините?
— Глист!..
На полусогнутых коленях премьер ретировался.
Мы с Рябовым выскочили из-за бамбуковой перегородки:
— Ну?!
Абрамкин трясущейся рукой налил себе горький кофе.
— Именно сегодня эта сука перевела себе на счет в Берне четырнадцать с половиной лимонов евро.
— Корона? — Рябов отточенными жестами закурил «Кэмел».
— Она…
— Тут нет ничего удивительного, — усмехнулся я. — Весь народ в курсах, что Кремль тырит. Доказательства, увы, лишь косвенные. Поместья, замки, яхты, прикупленные острова в океане. За руку пока никто не схвачен. Деньги утекают по конспиративным каналам.
— Я об этом догадывался… — президент взял с подоконника вишневую курительную трубку, разломил папиросу «Герцеговина Флор», набил отверстие.
— Странно! — гортанно вскрикнул я. — Именно такую же трубку курил товарищ Сталин.
— Так это его же и трубка. Знаете, как-то успокаивает.
Президент снял корону, сокрушенно поместил ее на колено.
— Скажите честно, а вы не воруете? — Рябов выпустил молочный клуб дыма.
Абрамкин нисколько не смутился:
— Точно сказать не могу. Всеми имущественными делами занимается супруга моя, Алина Борисовна. Иногда добрые бизнесмены нам дарят какие-то акции, ваучеры… Я не силен в экономике. Вопросы на мне геополитические.
— Выходит, и вы — глист! — горько усмехнулся сыскарь. — Простите, вы первый употребили это подлое слово.
— Выходит…
— Тут есть еще любопытный аспект, — сурово продолжал Рябов. — Глисту наплевать, будет ли организм, питающий его, жив или мертв. Ему бы только сосать и сосать.
— Хоть с трупа?
— Именно.
— Пусть весь мир погибнет, лишь бы мне вечером чай пить, — ловко вспомнил я Достоевского.
— «Записки из подполья»? — подмигнул президент. — Я начитанный. Классику обожаю. Так что же мне делать?
— Изничтожение коррупции процесс долгий, — Рябов затушил бычок. — Прежде всего вам надо оздоровить гражданское общество. Разобраться хотя бы с полицией.
— Превратились в гестаповских полицаев! — взорвался я. — В анальные отверстия россиян суют бутылки. По пяткам лупят резиновыми дубинками. Пытка, между прочим, популярная в Древнем Китае.
Президент нажал на золотую кнопку селектора:
— Тимура Ебитовича Нургаляйкина живо ко мне!
Рябов иронически выгнул бровь:
— Неужели на этот пост нельзя было назначить человека с более пристойным именем?
— Так ведь от жалости… Человек уже обижен судьбой, пусть хоть зарплата все компенсирует. Я слышу шаги! Хоронитесь, ребятушки, за бамбуковую перегородку.
Президент обдул корону и осторожно поместил ее себе на макушку.
Мы с сыщиком на цыпочках кинулись за ширму.
4.
Нургаляйкин в целом соответствовал своей лихой фамилии. Глаза выпучены, голова частично плешива, руки расставлены в стороны, как клешни у тихоокеанского краба.
— С первым апрелем тебя, Тимур Ебитович! — президент поправил корону.
— С первым…
— Как там народ? Не шалит?
— Живут тихо. Что лабораторные крысы.
— А я слышал, что ты свое ведомство превратил в застенки гестапо.
— Злобная клевета! Инсинуации.
— А как же митинги оппозиции?
— Так ведь это все провокации на бабки Госдепа.
— Ну, допустим… Тем не менее в интернете есть ролики о пытках.
— Элементарный монтаж. ЦРУ подсобляет. Создание черного мифа, мол, русские — это раса садистов.
— Врешь, Нургаляйкин. Мозжечком чую.
— Могу поклясться на Библии.
— Брешешь, падла.
Глаза Ебитовича налились кровью.
— Хотите начистоту, герр президент? Если мы их не будем насиловать бутылками, то будут они нас. Они же и вас, и меня ненавидят люто. Если я скажу «отбой» своим бойцам, русаки именно вас первого разорвут на клочья. А клочья швырнут бешеным псам. Вот она ваша правда. Кушайте!
Абрамкин остолбенело замер с распахнутым ртом.
— Я могу идти? — Нургаляйкин щелкнул каблуками изящных козловых сапожек.
Президент безмолвствовал.
Ебитович подошел к нему вплотную. Пощупал пульс на шее. Поцокал языком.
И тут мы с Рябовым из-за бамбука и вымахнули.
Нургаляйкин выхватил из кобуры свой штатный Стечкин.
— Кто вы такие, чёрт побери?
— Легендарный сыщик Рябов, — нахмурился Рябов.
— Акушер второго разряда, Петр Кусков! — вскрикнул я.
— Руки за спину! Повернуться к стене!
Выбитый из ладони Стечкин покатился по вощеному паркету.
В мановение ока Нургаляйкин оказался на полу, лицом вниз.
— Коммунисты не сдаются… — хрипел он.
— Ух! — изумился Рябов. — К своим садистским замашкам он еще и коммунист.
— Коммунисты, вперед! — с кровавой пеной на губах шептал Ебитович.
Тут на авансцену событий выступил я. Спросил елейно:
— Какой же бутылкой вас, батюшка, отыметь? Из-под шампанского Абрау-Дюрсо или простой пивной?
— Лучше пивной… Горлышко уже.
Рябов повернул ко мне озверелое лицо:
— Петя, что вы городите? Разве это наши методы?
— Президент превратился в истукана, — попытался я тогда перевести беседу в другое русло.
— Состояние каталепсии, — объяснил нам Ебитович. — Так случилось с одним мудачком, когда я лично его изнасиловал бутылкой из-под кока-колы. Отпустите меня… Я узнал вас Рябов. По волчьей хватке.