– Деньги, – приказал он.
О'Рурк кивнул Кейт, и она подала конверт с оставшимися шестнадцатью сотнями.
Балан быстро пересчитал деньги и перебросил конверт отцу.
– Все деньги. Быстро.
Кейт потянулась за сумкой, в которой за подкладкой лежало больше двенадцати тысяч долларов наличными, когда О'Рурк произнес.
– Вам не следует этого делать. Балан усмехнулся, и блеск его настоящих зубов выглядел более зловеще, чем золотозубая ухмылка его отца.
– Но мы именно так и сделаем, – сказал молодой цыган. Он произнес что-то по-венгерски, и мужчины рассмеялись.
О'Рурк прикоснулся к запястью Кейт, не позволяя ей открыть сумку.
– Эта женщина разыскивает своего ребенка, – сказал он.
Балан смотрел безразличным взглядом.
– Неосторожно с ее стороны потерять ребенка. О'Рурк сделал шаг к цыгану.
– Ее ребенок украден. Балан пожал плечами.
– Мы рома. У нас украли много детей. Мы сами украли много детей. Это нас не волнует.
– Ее ребенка украли strigoi, – сказал О'Рурк. – Priculici… vrkolak.
По кругу цыган прошло легкое шевеление, будто от реки подул холодный ветер.
Балан щелкнул затвором пистолета, и этот звук показался Кейт очень громким.
– Если ее ребенок у strigoi, – тихо сказал молодой цыган, – то он уже мертв.
О'Рурк сделал еще один шаг. – Ее ребенок сам strigoi.
– Devel, – прошептал воевода Чоаба и поднял два пальца в сторону Кейт.
– Когда мы встретимся с нашими друзьями в Кишинеу-Криш, мы заплатим вам еще тысячу долларов за пережитую сегодня ночью опасность, – сказал О'Рурк.
Балан насмешливо улыбнулся.
– Мы оставим ваши трупы здесь и возьмем все ваши деньги.
Священник медленно кивнул.
– И покажете всем, что рома без чести. – Прежде чем продолжить, он сделал паузу примерно в полминуты. Единственным звуком было журчание воды у них за спиной. – И поможете одержать победу стригоям и бюрократам из номенклатуры, которые служат. Если вы нас отпустите, мы выкрадем у них ребенка.
Балан посмотрел на Кейт, перевел взгляд на священника и сказал что-то отцу. Воевода Чоаба ответил ему по-венгерски.
Молодой цыган спрятал пистолет в свой измятый блейзер.
– Тысячу американских долларов наличными, – сказал он.
Мужчины разошлись по машинам, будто останавливались лишь для того, чтобы размять затекшие ноги. Кейт заметила, как дрожат у нее пальцы, когда вместе с О'Рурком следовала за Баланом и его отцом в машину.
– Что такое «стригой»? – шепотом спросила она.
– Не сейчас.
Губы О'Рурка шевелились, когда «лэндровер» двинулся навстречу неяркому рассвету, и Кейт поняла, что он молится.
* * *
Деревня Кишинеу-Криш находилась на шоссе Е-671 к северу от Арада, но «лэндроверы» не стали в нее заезжать.
Голубая «дачия» Лучана стояла возле обшитой досками церкви на западной окраине, именно там, где он и обещал встретить их. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть улыбку молодого человека при виде Кейт.
Пока О'Рурк расплачивался с цыганами, она угодила в объятия Лучана. Обменявшись со священником энергичным рукопожатием, он снова обнял Кейт.
– Ну, успокойся, все получилось. Это ж надо, перебраться через границу с цыганами-контрабандистами. Выдающееся достижение.
Облокотившись на «дачию», Кейт наблюдала, как «лэндроверы» снова удаляются в леса. В последний раз мелькнула золотозубая ухмылка воеводы Чоабы. Она посмотрела на Лучана. Прическа студента-медика стала строже, почти панковского образца, и одет он был в бейсбольную куртку с надписью «Oakland Raiders».
– Хорошо доехали? – спросил он. Пока Лучан усаживался на водительское место, а О'Рурк укладывал вещи в багажник, Кейт вползла на заднее сиденье.
– Буду спать до самого Бухареста, – заявила она, устраиваясь на потрескавшемся виниле сиденья. – Трогай!
Кейт снова оказалась в «Восточном экспрессе», но теперь уже не помнила, как сюда попала и зачем. Купе было еще меньше того, в котором они ехали от Будапешта до Лёкёшхазы, и даже не имело окна. Они с О'Рурком оказались стиснуты еще сильнее, чем раньше, и, когда он сел напротив нее на низкую полку, их ноги переплелись. Но его полка была гораздо больше и накрыта золотым покрывалом, на котором лежали мягкие подушки, купленные ей Томом много лет назад в Санта-Фе. Кроме того, здесь было теплее, чем в том купе, гораздо теплее.
Они не разговаривали, пока поезд мчался вперед, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая. При каждом толчке их ноги соприкасались все теснее – сначала коленями, потом бедрами, получалось так само собой, неизбежно, при легком покачивании вагона.
Кейт было очень тепло Вместо привычных шерстяных брюк, которые она обычно носила, на ней была легкая коричневая юбка, оставшаяся еще со школы Юбка задралась из-за этого нечаянно-неизбежного касания ног. Кейт заметила, что каждый раз, когда ее бросает вперед, она коленом слегка касается промежности отца О'Рурка, а когда откидывает назад, его нога скользит по внутренней поверхности ее бедра. Глаза его были закрыты, но она знала, что он не спит.
– Жарко, – сказала Кейт и сняла блузку, которую мать сшила ей, когда она поступила в частную школу в Бостоне.
В резную деревянную дверь постучали, и вошел проводник проверить билеты Кейт не смутило то, что она была в одном бюстгальтере, а юбка у нее задралась до бедер – в конце концов, не ее вина, что купе такое тесное и жаркое, – но она слегка удивилась тому, что проводником оказался воевода Чоаба. Цыган прокомпостировал билеты, подмигнул ей и обнажил в ухмылке свои золотые зубы. Он вышел, и за ним щелкнул замок.
Отец О'Рурк не открывал глаз, пока в купе находился цыган-проводник, и Кейт не сомневалась, что священник молится. Потом он открыл глаза, и эта уверенность мгновенно улетучилась.
Верхней полки здесь не было, лишь широкая койка внизу. Кейт откинулась на подушки, когда О'Рурк встал, наклонился и почти лег на нее всем телом. Глаза у него были очень серые и яркие. Интересно, что выражали ее глаза в тот момент, когда О'Рурк закатал ей юбку на талию и ловко стянул с нее трусики по бедрам, коленям, лодыжкам. Она не помнила, как он раздевался, но теперь увидела, что на нем остались только жокейские шорты.
Кейт запустила пальцы в волосы О'Рурка и притянула поближе к себе его голову.
– А священникам разве разрешено целоваться? – прошептала она, вдруг испугавшись, что накличет на него какие-нибудь неприятности, имея в виду епископа, ехавшего в соседнем купе.