— Я с вами солидарна. Вот и я думаю о том же. Может, нам когда-нибудь стоит написать книгу?
— Ну тогда, уверен, моя жена наверняка подаст на развод.
Ромина лукаво улыбнулась.
— Я бы не беспокоилась об этом. Вы были бы нарасхват еще до того, как задумались, куда бы преклонить голову на ночь!
Когда они добрались до флигеля, Ромина очень удивилась, увидев Порчи, лежащего у порога.
— Что ты тут делаешь, моя маленькая свинка? — Ее вдруг охватило странное чувство, что внутри кто-то есть.
— Ваш питомец?
— Мой малыш Порчи, — с гордостью произнесла она, когда животное встало, освобождая им дорогу. Ромина старалась выглядеть беззаботной и не выдавать своего волнения. Она уверенно улыбнулась Панфило и открыла дверь. Порчи засеменил внутрь. К ее огромному удивлению, здесь никого не оказалось.
Панфило внимательно оглядел изысканную маленькую постройку. Она была просто совершенной, во всем ощущалась гармония — такая же чувственная, как прекрасное музыкальное произведение. Ромина распахнула ставни, и солнечный свет ворвался внутрь, осветив книги, кровать с четырьмя столбиками, прелестный туалетный столик и письменный стол. Затем что-то заставило ее бросить взгляд за окно. Там среди папоротников валялась куча сигаретных окурков.
Ромина почувствовала, как ее охватывает ужас. Все, хватит, эта незнакомка должна быть поймана во что бы то ни стало. Этому нужно немедленно положить конец. Люк должен наконец осознать всю серьезность ситуации и остановить негодяйку, пока она не устроила в этом месте пожар. Однако, не желая портить торжественность этого дня, наступления которого она с таким нетерпением ждала много недель, Ромина, стиснув зубы, выбросила эти мысли из головы.
— Ну разве это не божественно? — спросила она, улыбаясь Панфило.
— Безусловно, — серьезным тоном произнес он. — Это место особенное.
Он сделал жест, потерев указательный и средний пальцы о большой палец.
— Что-то витает в воздухе. Невозможно даже выразить это словами. Кажется, что все здесь проникнуто печалью.
— Я называю это любовью, — сказала Ромина.
— Возможно. Точнее, я бы сказал, утраченной любовью. Это грустное чувство. Может быть, мне удастся передать его на снимках. — Панфило выглянул из окна, пытаясь выяснить, где всходит и заходит солнце. — Но мы оставим это напоследок. Когда солнце будет садиться, свет станет гораздо насыщеннее.
Внезапно до них донесся шум чьих-то шагов, словно кто-то приближался по тропинке. На какое-то мгновение Ромина подумала, что это была таинственная незнакомка, и поблагодарила Господа за то, что рядом находится Панфило. Порчи в ожидании уставился на дверь. Однако в дверном проеме появилось лицо Розы, разрумянившейся от подъема по склону.
— Привет, — сказала она. — Я пришла тебе помочь.
При виде дочери Панфило нежно улыбнулся.
— Вот и хорошо. Лишняя пара рук никогда не помешает.
— Привет, моя дорогая Роза! — выпалила Ромина с явным облегчением. — Как я рада, что это ты.
— Привет, Ромина, и здравствуй, мой маленький поросенок! — воскликнула Роза, схватив Порчи в охапку. Он и не думал сопротивляться. Девушка села на кровать и стала поглаживать его.
— Эта кровать самая удобная на свете! — воскликнула она и задумчиво улыбнулась, вспомнив о минувшей ночи.
— Не слишком расслабляйся. Мы ведь пришли сюда работать, — сказал Панфило.
— А когда ты собираешься фотографировать это место?
— Сегодня вечером, — ответил он.
— Хорошо, — сказала Роза, опуская Порчи на пол и следуя за отцом наружу, туда, где ярко светило солнце. — Эта фотография должна быть главной.
— Но ты же еще не видела замка, — запротестовала Ромина, запирая за собой дверь.
— Просто не представляю, что может быть таким же совершенным, как этот маленький флигелек, в котором находится та самая постель, на которой моя бабушка когда-то возлежала с маркизом.
— Та самая постель, которая ускорила ее смерть, — сухо прибавил Панфило.
— Да не порть ты все! Дай мне насладиться романтикой.
— Не было никакой романтики, Роза. Все было довольно прозаично и трагично. Все, что связано с жизнью Валентины, отнюдь не романтично.
Нэнни и Фийона намеренно держались подальше от траттории Фиорелли, понимая, что Альба могла находиться там. Фийона заприметила молодого карабинера, заигрывающего с симпатичной женщиной. Его позолоченные эполеты блестели в лучах утреннего солнца, а глаза были скрыты за стильными темными очками.
— Какая жалость, что сегодня нужно возвращаться в Лондон, — сказала Фийона, затянувшись сигаретой. — Ты знаешь, я могла бы привыкнуть к здешней жизни.
— А я вот даже не представляю, что придется возвращаться в Венецию, — произнес Нэнни.
— А что тебя ждет в Венеции?
— Да ничего.
— Тогда оставайся.
— Не могу же я бесконечно объедать свою сестру.
— А почему бы и нет? Другие же именно так и поступают.
— Все в конце концов разъедутся.
— У меня такое ощущение, что только тогда, когда умрут.
— Все-таки, согласись, Инкантелария — волшебное место.
— Точнее замок Монтелимоне обладает определенным волшебством, — поправила Фийона. — А флигель — это то место, которое я никогда не забуду.
— Так о чем же ты собираешься написать в своей статье? — поинтересовался Нэнни, махнув официанту, чтобы тот принес ему еще одну двойную порцию эспрессо.
— Я расскажу все как есть.
— И что именно?
— Ну что Ромина и Билл — одна из самых эксцентричных пар, которую я когда-либо встречала… Они восстановили запятнанные кровью руины и на этом месте создали прекрасный замок, в котором, несмотря на таинственное убийство, царит покой. Я поведаю читателям историю Валентины и маркиза и напишу, что в народе ходят слухи, будто брат Валентины Фалько, руководимый местью, убил маркиза, но его причастность так никогда и не была доказана, поэтому дело вскоре было закрыто. А также упомяну о возможном существовании соучастника этого преступления, имя которого так никто и не узнал.
— Скажи, а если бы ты вчера не оскорбила чувств Альбы, то назвала бы имя ее отца?
Фийона на мгновение задумалась.
— Нет. У меня нюх на правду, и я интуитивно чувствую, что Томас Арбакл действительно причастен к этому делу. Однако пока есть хоть капля сомнения, существует вероятность, что я, возможно, и ошибаюсь. А я не люблю допускать ошибок.
— Ты достойна восхищения, — восторженно произнес Нэнни.
— Я не ангел. Меня всегда гораздо больше интересовала сенсационность моих статей и правда в них, чем чувства тех, о ком я писала. Порой забываешь, что они живые люди. А ведь они действительно существуют в реальности. Самое малое, что я могу сделать, это считаться с ними, когда я берусь за перо. Кроме того, я питаю искреннюю симпатию к Розе и влюбляюсь в Инкантеларию. И если я задену чьи-либо чувства, то уже никогда не смогу вернуться сюда снова. А ты ведь этого не хочешь, правда, Нэнни?