У Суллы было время даже выслушать Карму.
Он рассказал, что к нему тайно явились люди из Афин и сообщили, что есть возможность почти беспрепятственно проникнуть в город.
– Ловушка?
– Они говорят, что это место называется Гептахалкон, совсем рядом с воротами на Пирей. Там есть каменистая круча, поросшая кустарником, она практически не охраняется, поскольку считается неприступной. Но никакая она не неприступная. Надо знать тропу, а по ней спокойно пройдет колонна в два человека, и там ни одного стража.
– Ловушка, – убежденно сказал Сулла.
– Я послал туда двоих, – сказал Карма, – они свободно дошли до самого Акрополя.
– Что нужно этим предателям?
– Еды. Только еды, еды и больше ничего кроме еды. Их семьи умирают. Они ненавидят Аристиона, потому что он обманщик, не хочет умирать вместе с ними.
Эту беседу прервал Лукулл, он тяжело дышал, выражение лица у него было тревожное.
– Их очень много, непонятно откуда они там появляются, мы убиваем, убиваем, рука уже не держит меч…
– Ты просишь подкреплений?
Лукулл раздул ноздри, шумно и зло выдохнув воздух.
– Вот что я тебе скажу – я не дам тебе солдат. У меня осталось всего две когорты в резерве. А полководец остается полководцем только до того момента, когда у него остаются резервы. Лишившись их, он становится таким же рядовым участником сражения, как и всякий прочий человек с оружием на поле битвы.
В шатер ворвался Мурена, он выглядел примерно так же, как явившийся раннее Лукулл.
– Вот, и ему нужны подкрепления, и он тоже их не получит.
– Ты не представляешь, сколько их оказалось за стенами, как будто каждый воин разделился на трое, и теперь все они перед нами.
– И они не выглядят обессилевшими от голода, – добавил Лукулл.
– Вы еще не догадались? Подошел кто-то из полководцев Митридата, а может быть, и сам Митридат, что-то давно о нем не было ничего слышно.
– Мы не устоим, – мрачно сказал Мурена.
– Мы потеряли все осадные башни, – сказал Лукулл.
– Вот бы Архелай догадался их поджечь, красивое было бы зрелище, – усмехнулся Сулла.
Никто из присутствующих не готов был разделить с ним его бодрый взгляд на вещи, более того, они не верили в этот момент, что он шутит всерьез, а не от безысходности.
– Если мы будем только защищаться, медленно отступая, у нас нет шансов победить. Армия врага выросла в несколько раз, они думают, что испугали нас, и это придает им смелости. Мы покажем, что не испугались. Как это можно сделать?
Все молчали.
– Мурена, ты возьмешь одну из резервных когорт и отправишься к Пирейским воротам, знаешь, где это?
– Знаю, там скала закрывает дрогу в город.
– Я устроил так, что сказала пропустит тебя в город. Ты атакуешь Акрополь. Не смотри на меня так, я готовился к сегодняшнему сражению и приберегал кое-какие возможности на черный час. Иди, тебе покажут дорогу.
– Я знаю дорогу.
– Тем более не медли.
– А мой легион.
– Твой легион – это теперь мое дело.
Выйдя на возвышенное место, Сулла осмотрел картину, сложившуюся на поле к этому моменту. Она не радовала глаз. Легионы потеряли стройность, то там, то здесь были видны вмятины в шеренгах, несколько манипулов на левом фланге откололось и теперь стояло в безнадежном каре, окруженном густой, разъяренной толпой понтийцев. К ним безуспешно пробивался кавалерийский клин, увязая в толще варварской армии.
Враг, насколько можно было судить, действовал без всякого плана, напоминая своими порывами скорее неразумную стихию, чем работу стройного полководческого замысла. Нанеся удар и потеснив римскую когорту, понтийцы не развивали успех, но неслись по касательной к какой-то новой цели, скапливались там, где было не нужно, оголяли проходы в своей толще, и будь у проконсула побольше сил, он бы немедленно вклинился туда.
Но при всей этой нелепой, нестройной тактике, они одолевали просто в силу количества людей. Они раздавливали римские построения, ложась под римские мечи сотнями, не причиняя особого ущерба, но когда когорты разломятся, откроют фланги, тогда все превратится в один кровавый, крутящийся хаос, и из него уже невозможно будет выловить победу.
– Там! – крикнул Лукулл.
И он был прав, угроза возникла как раз в середине римского построения, как раз на стыке двух легионов. Медленно отходя, грамотно огрызаясь, раня, увеча много нападавших, римские шеренги наткнулись спиной на каменистый не очень-то и высокий выступ, но достаточный, чтобы пришлось разорвать строй. В этот момент понтийцы навалились как-то особенно рьяно, и отошедшие еще шагов на двадцать легионеры уже не смогли снова встать плечом к плечу.
Строй начал разваливаться. Разлом становился все шире. Архелай, очевидно тоже следивший за ходом битвы, сразу же послал туда очередную толпу для подкрепления. Туда можно было гнать людей вооруженных чем попало, главным оружием становились просто человеческие тела.
– Лукулл, – сказал проконсул и молча показал в сторону последней стоящей в тревожном резерве когорты. Всем все было понятно. Если этот пролом не заткнуть, то мысли о победе можно оставить.
Луций Лициний Лукулл действовал с быстротой, поражающей воображение. Уже спустя какие-то мгновения, резервная когорта быстрым шагом, переходящим в легкий бег, направлялась к проблемному участку.
Но Суллу это не успокоило. Он уже различил в построении своей армии еще несколько слабых мест. И теперь было только вопросом времени, когда понадобятся новые резервные когорты, чтобы спасать положение. Даже если Мурене повезет и он ворвется в город, на положении дел здесь, у Длинных стен, это скажется слишком поздно. Архелай пошлет туда тысячу человек или две, недостатка в людях у него нет, и, разумеется, скроет даже от своих приближенных, что римляне рвутся к Акрополю.
Да, людей у него слишком много. Серая волна продолжала переливаться через стену, вливая все новые и новые силы в напирающую на римские порядки армию. Букцины римских легионов тонули в разноголосом, похожем на громадный кошачий концерт визге понтийских рогов. Каждое племя подбадривало себя на свой лад, команды отдавались самыми различными способами. Это могло сойти с рук только наступающей армии. Прямолинейно наступающей. Эту массу невозможно перестроить, ею невозможно управлять. Малейшее препятствие на пути ее тупого напора, любое сомнение в правильности того, что они делают, сведет с ума этот человеческий вихрь и его многочисленность станет его слабостью.
Но только вот что сделать, чтобы они содронулись?!
Сулла обратил лицо к низкому мартовскому небу. Юпитер-громовержец, где твоя молния?! Или ты умеешь разговаривать только на языке бараньей печени!
И тут у Счастливого мелькнула мысль. Он стоял на возвышении между двумя аттическими кипарисами как раз напротив того места, где лежала, испуская дымы и стоны, как рухнувший мифологический гигант, подкопанная гелепола.