– А что же тогда?!
– Любовь. Если Сулла полюбит, он станет клятвопреступником и должен будет приготовиться к самому страшному.
– К чему?
Карма развел узкими руками и изумленно поднял брови.
Валерия задумалась. Думать долго, как всякая красивая женщина, она была не в состоянии.
– Ты рассказал Сулле об этом разговоре?
– Разумеется.
– И что он?
– Он рассмеялся мне в лицо.
Валерия передразнила гримасу Кармы.
– В такое лицо очень даже хочется рассмеяться.
– Благодарю тебя, прекраснейшая.
– Если обиделся – дурак. А я считаю, что должна относиться к этой истории так, как к ней относится он.
– Думаю, сейчас он о ней уже слегка подзабыл.
– Вот видишь!
– Но ты обещала мне ничего о ней не говорить ему.
– То есть?
– Пообещав молчать о нашем разговоре, ты пообещала молчать и об этом.
Валерия наморщила лоб.
– Ты поймал меня в ловушку.
– Клянусь Юноной, нет, нет и нет. Я просто слишком дорожу жизнью и будущим своего хозяина, поэтому я хотел заручиться твоей поддержкой.
– Не понимаю.
– Ты любишь его, Валерия?
– Кажется, да.
– Ты не просто увлечена величием имени и славою этого человека?
– Нет, я люблю его.
– Не корысть влечет тебя к нему?
– О нет, я его люблю.
– Не жажда новых ощущений?
– Нет, нет и нет!
– Ты любишь его?
– Да. Да!
– Тогда умоляю тебя, оставь его.
– Почему?
– Твоя любовь убьет его!
– Из-за бормотания какого-то азиатского жреца? Может быть, вообще неправильно тобою понятого. Я должна отказаться от величайшего счастья! Убирайся вон!
– Ты не любишь его.
– Что?!
– Любовь должна оберегать то, что любит.
– Рабская любовь, такая, как твоя. Ты сделал свое дело, ты можешь…
Карма тяжело, кривовато встал со своей скамеечки.
– Нет, я не сделал своего дела.
– Что еще?! – недовольно покосилась на него Валерия.
– Я должен передать тебе приглашение своего хозяина прибыть к нему на виллу сегодня вечером. Он сказал, что будет очень ждать тебя.
Произнеся эти слова, Карма развернулся и, почему-то прихрамывая, зашагал прочь по каменному полу.
Валерия разжала ладонь, в которой держала золотую монету, ту, что собиралась вручить счастливому вестнику, и швырнула вслед рабу.
79 г. до Р. Х.,
675 г. от основания Рима
Густая безлунная тьма лежала на землях Кампании. Покрыты ею были виноградники, оливковые рощи, шеренги кипарисов вдоль дорог, пологие холмы, только ленивый лепет прибрежных волн жил какой-то своей жизнью.
Тьма легла и на огромную виллу диктатора неподалеку от Кум. Четыре светильника, собравшие вокруг себя огромные рои всевозможных насекомых, горели по углам террасы, обращенной к невидимому морю. Впрочем, двух людей, стоявших в обнимку у перил террасы, недосягаемость моря ничуть не волновала, с них достаточно было того роскошного черного театра, который являл им гигантский распахнутый небосвод.
Сулла одной рукой обнимал Валерию за плечо и что-то шептал ей на ухо, она держала его за пояс и слушала так, словно готова была предаваться этому занятию еще тысячу лет.
Никто на земле ни под каким предлогом не посмел бы порушить этот союз перешептывающихся – как будто они уже в раю – душ. Только цикады со своим стрекотом были допущены сюда, но эти звуки были так привычны, что их не замечали.
Но вот из темноты появился человек, который готов был нарушить идиллию. Он появился за спинами у любовавшихся картинами звездного свода.
Он молчал, но его было слышно по звуку дыхания.
– Карма, – произнес Сулла, и никакого выраженного отношения не прозвучало в этом голосе. Ни радости, ни осуждения, ни возмущения, ни скуки.
– Да, это я, господин, – прошептал раб.
– Где же ты был все эти дни? Я чуть было не объявил тебя беглым.
Карма усмехнулся шутке хозяина, вернее, не шутке, а тому, что хозяин способен шутить.
– Я был в Риме.
Сулла ласково подышал в ухо Валерии.
– В твоем голосе слышится какая-то угроза, раб.
– Если хочешь знать, она там не только слышится, она там есть на самом деле.
– Не ты ли мне угрожаешь?
– Тебе угрожает Рим.
Это звучное и даже многозначительное заявление никак не повлияло на поведение Суллы. Он продолжал обниматься с любимой женщиной и любоваться звездами.
– И в чем же это выражается?
– Они избрали консулами Публия Сервилия и Аппия Клавдия, представляешь?!
– Да, не лучший выбор, много амбиции, мало… В общем, они, я разумею римлян, еще наплачутся с ними.
– И это после того, как я настаивал, уговаривал, требовал, извел двести тысяч сестерциев… – Карма задохнулся от ярости и стал шумно чесать щеку.
– А кто тебя просил настаивать, угрожать, в конце концов, кто тебя просил тратить мои деньги на такие… глупости, как предвыборная борьба?
– Но ты же сам…
Сулла повернулся, нежно приобняв Валерию.
– Что я сам?
– Ты хотел, чтобы консулами не были эти, как ты сам выразился, златорунные, но бараны.
Сулла вздохнул.
– Ты слишком буквально меня понял.
Карма обессиленно сел на каменный выступ.
– Что же теперь делать?
Диктатор подошел к нему и с неожиданной симпатией потрепал по голове.
– У тебя такое впечатление, что мир рушится, да?
Раб поднял на него по-собачьи блеснувшие глаза.
– Что-то вроде этого.
– Ладно, – сказал Сулла после короткого раздумья, – я собирался завтра порыбачить, потом заняться огородом, но ради своего раба, вернейшего, стариннейшего друга, я изменю свои планы. И думаю, что ты наконец-то что-то поймешь.
– Пока не понимаю.
– Завтра на рассвете мы выезжаем в Рим.
Весть о том, что после шестинедельного отсутствия Луций Корнелий Сулла прибывает в Рим, произвела большое впечатление в городе; если бы в то время был в ходу порох, можно было бы сказать, что это был эффект разорвавшейся бомбы.