Вновь избранные консулы испугались. Конечно, никогда еще такого не бывало, чтобы должностные лица, вступившие в исполнение… но Сулла может все.
Может быть, его обидело, что церемония вступления в должность прошла без его участия?
Но как она могла пройти с его участием, если ему было послано до сотни приглашений и получено столько же отказов. Если было велено им самим до десятка раз проводить эту церемонию без него, ибо ему плевать, как она пройдет и кто именно будет избран.
В этом ответе, несомненно, усмотрели проявление всевластья и всемогущества. Только человек, владеющий всем, может позволить себе до такой степени ничем не интересоваться.
Но вот поговаривают, его доверенный раб Карма торчал в городе с мешком денег во время выборов. Не проверял ли, с его обезьяньей помощью, великий Сулла, насколько лоялен великий город по отношению к своему истинному правителю?
Может статься, что раб вел свою игру.
Но на это многие возмущенно и справедливо замечали, что лучше пойти и принять яду в теплой ванне, чем отдать назначение римских консулов рабам.
– Но не просто же рабам? – робко пели другие.
– Все равно, – отвечали самые гордые, – пусть вся кровь вон, зато честь при мне.
– Тем не менее – приезжает.
– Вступил в город через Эсквилинские ворота.
– Не намек ли это на события первой Реставрации? Тогда тоже основные дела делались у этих ворот.
– Остановился в бывшем доме Сульпиция!
– Нет, что такое вы говорите?! В доме Цинны! Луция Корнелия Цинны. Если бы Сульпиция, то это бы еще ничего. А вот Цинна – это дурной знак.
– И, говорят, не привел с собой ни одного легионера, кроме почетной охраны и ликторов.
Все восприняли это как особенно дурной знак. Самые предусмотрительные лавочники – в городе всегда есть такие, излишняя подозрительность сильно мешает их торговле, но рано или поздно спасает жизнь, так вот такие лавочники, по большей части выходцы из Лукании и Этрурии, стали закрывать лавки.
Но количество тех, кто ждал огромных, непременных и скорых благодеяний, было значительно больше. Конечно, размышляли они, Сулла отсутствовал полтора месяца только с одной целью – накопить побольше богатств, которые можно было бы обрушить на головы римского народа.
– Выступать он будет завтра?
– Завтра!
– На форуме?!
– Где же еще?
С самого раннего утра народ начал стягиваться к этому историческому месту. Несли с собой складные стулья, подушки, съестные припасы, кувшины с вином и особые бурдюки, применявшиеся в качестве переносных туалетов.
Форум кипел с самого утра, хотя было известно всем, что если правитель и захочет что-то сказать своим подданным, то не раньше полудня, ибо так он поступал всегда.
И Публий Сервилий и Аппий Клавдий позаботились о том, чтобы в собравшейся толпе были не только вооруженные люди из консульской стражи, положенной по закону, но и несколько сотен переодетых, с ножами под одеждой – на случай возникновения «беспорядков», так они говорили между собой, втайне прекрасно себе представляя, что эти убийцы понадобятся им, скорее всего, для другого – для физического устранения Суллы, если тот потребует публичного отречения консулов от власти.
Консулы успели даже провести ночные тайные переговоры с народным трибуном Гаем Метрономом, они пытались объяснить ему, что потеря власти консулами неизбежно повлечет за собою и его отстранение от должности, ибо Сулла задумал не что иное, как полную и окончательную диктатуру, на манер той, к которой прибегал в свое время Писистрат в Афинах. А может, и того хуже – он объявит себя царем.
– Народ не будет против, – сказал народный трибун.
– Вот именно, – прошипел Публий Сервилий.
– Да, – кивнул Метроном, – нам нужно подготовиться как следует.
– Иначе история нам этого не простит, – произнес Аппий Клавдий.
Простые горожане, не имевшие собственных политических видов, тем не менее тоже чувствовали необычность ситуации. А как же – жил и жил себе под Кумами на вилле и вдруг неожиданно появился!
Что-то здесь не так.
Люди, не успевшие обогатиться в первые дни повторной Реставрации, как это сумели сделать, например, Марк Лициний Красс и многие другие, очень надеялись, что счастливый и справедливый Сулла явился из своего роскошного и добровольного заточения с новыми проскрипционными списками. Снова начнет передел имущества, ибо не все его противники наказаны в должной мере; многие скрытые марианцы не поплатились как следует, кое-кому из дальних друзей Сульпиция, Цинны и Главция удалось сохранить значительную часть богатств.
Разве сейчас не лучший день для того, чтобы свести окончательные счеты?!
Явились и те, кому нечего было ждать, в то же время и бояться нечего; те, кто рассчитывал просто поглазеть и повеселиться за чужой счет.
Есть на свете люди, непоколебимо верящие, что существует в мире какой-то «чужой счет» и что главная его особенность и назначение – это обслуживать их интересы.
Чернь!
Чернь!
Чернь!
Черни было больше всего.
Когда солнце поднялось уже довольно высоко, и порция воды у водоносов стоила уже четверть асса, и в общем гуле ожидания стала слышна отчетливая нота раздражения, пронеслось:
– Идет.
– Идет!
– Где он?!
– Он идет!
– Вон, смотрите, вон!
Сулла шел не обычной дорогой, а по улице Субуры; навсегда осталось тайной, почему он выбрал этот не самый парадный маршрут. Одни говорили, что он опасался наемных убийц, которые как раз и ожидали его на привычном маршруте, другие судачили о рассеянности Счастливейшего, охватившей его в последние недели (этим же объясняли и произнесенную им речь), третьи вообще несли какую-то ахинею.
Главное, что Сулла оказался на форуме, появился на нем.
Как обычно, шестьдесят вооруженных юношей, детей самых родовитых и великолепных квиритских семей, сопровождали его, и это не считая положенных ему двадцати четырех ликторов, которые были одеты во все белое и несли связки ивовых прутьев с ритуальными топорами внутри.
Когда-то, во времена первых триумфов и первых триумфаторов, дикторская экипировка заключала в себе глубокий символический смысл. Связка розог служила императору (тому, кто пользовался в этот момент триумфом) напоминанием, что в мире есть не только победы и славные дни. Что в случае неудачи или предательства он будет выпорот этими дикторскими розгами самым безжалостным образом.
Сейчас, конечно, и тем более в связи с такой личностью, как Луций Корнелий Сулла, вспоминать об этих старых правилах было смешно.
Публий Сервилий и Аппий Клавдий, вновь избранные консулы, вышли навстречу правителю римского народа, носящему имя принцепса, и спросили у него, не желает ли он говорить.