Ну не звонить же родителям, в самом деле, – еще чего! Ни сестре с мужем – уж тем более! Анька недавно родила, ей покой нужен, да и не в этом дело! Она постарается понять, его родная сестричка, но не сможет почувствовать.
И, охо-хо-шеньки, разумеется, не Вере!
Степан мог до запятой угадать, что она скажет, соберись он ей позвонить:
– Бедный, совсем ты там замучился, устал! Ты приезжай сразу к нам, я твой пирог любимый испеку, отдохнешь, выспишься. Ёжик тебе привет передает, у него сегодня в школе…
И подробно расскажет про школьную жизнь сына, а Степан будет думать, как бы скорее закончить разговор, не слушая и маясь несовпадением и полным равнодушием к ее словам.
Анька права – сразу чувствуешь себя грешным и виноватым во всем!
Ему не нужна сейчас никакая бабская жалостливость и обещание пригреть, накормить, и про Ваньку сейчас ему не нужно, и про Верину готовность обиходить мужика после трудов нелегких тихо и по-семейному!
«А что тебе нужно?!» – прикрикнул на себя мысленно Степан.
Понимание.
Не жалость слезливая, не раскудахтывание над его трудностями и тягостями, над чужим горем, от которого кудахчущий, слава богу, далеко и его это не касается, что ж не попереживать отстраненно!
Ему, доктору Больших, очень надо, чтобы кто-то побыл с ним душой рядом! Пусть ненадолго, пусть через тысячи километров, но прикоснулся душой!
И он знал только одного человека, способного на это…
Очень непорядочно, по-свински, эгоистично и по-мужски потребительски!
Да!
Уйти от нее так однозначно, так бесповоротно отринуть все, что она предложила, и… позвонить, когда ему не в меру хреново?
Да!
Потому что здесь, в этом странном и дико-прекрасном месте, отстоящем в необозримой дали от цивилизации с ее условностями, глупыми страхами, комплексами и мелочными обидами, с правилами межличностных игр, в чистом, незамутненном состоянии прояснившегося ума и души, Степан Сергеевич Больших честно признался себе:
«Мне нужна Стаська! Вся! И лучше навсегда!»
А еще у него были номера всех ее телефонов, добытые путем простых логических размышлений и одного действия. А именно: он позвонил в тот же вечер, когда ушел от нее, Лешке Хромову и поинтересовался, не оставила ли девушка, что привезла вместе с ним Василия Федоровича в больницу, свои телефоны?
Оставила. И Лешка продиктовал номера сотового и домашнего.
Степан занес их в память своего мобильного, но ночью решил удалить. Зачем? Он принял решение, расставил все точки на нужные места!
Что еще?
Дружеское перезванивание? Не тот у них вариант! И дружба не та!
Посмотрел на светящийся экран мобильника, где призывно чернела запись «Стася» и ее номера – и не удалил.
Вообще связи здесь тоже не было – высокогорное средневековье, что удивляться! Но у него имелся полевой спутниковый телефон.
Степан сел на заскрипевшей от движения кровати и быстро посмотрел на ребят. Они спали, как упали, так и не двинулись, – какой там скрип! Артналет их не разбудит!
И быстро, не давая себе возможности передумать, он набрал Стаськин домашний номер. Долго не отвечали, Степан собрался сбросить набор… и услышал ее недовольный, громкий голос:
– Да!!!
Сердце икнуло, вздохнуло и глухо заколотилось в грудную клетку.
Самое странное, что за всеми мучительными размышлениями, выводами, подтолкнувшими к действиям, он не ожидал, что действительно ее услышит, и так четко, словно она рядом.
Здесь. С ним.
– Привет, – сказал он хрипло.
Услышал тишину и подумал, что сейчас она бросит трубку.
Она не бросила, а требовательным тоном, громко и недовольно спросила:
– Больших, ты в курсе, сколько сейчас времени?!
– Где? – улыбнулся он.
Он представил, как она может сейчас выглядеть, и тихонько выдохнул, расслабляясь – оказывается, он жутко напрягся!
– Что, где?
– Где «сколько времени»? – улыбался он уже вовсю.
– В Москве! – отчетливо и так же недовольно произнесла Стаська. – Ты знаешь, сколько времени в городе Москве?
– Не знаю, – радовался он. – Я не знаю, сколько времени здесь, а в городе Москве и подавно!
– Где «здесь»? – сбавила недовольство Стаська.
– В Пакистане. Ты новости смотришь?
– Не смотрю, – пробурчала она.
Месяц назад Станислава Игнатова перестала смотреть новости по телевидению и слушать по радио в машине! А чтобы не думать, где может находиться Степан Больших, не высматривать катастрофы и чрезвычайные происшествия, с упоминанием высланной на помощь группы спасателей. Не всматриваться пристально в случайно попавшие в кадр лица, с замиранием сердца ожидая – а вдруг это он!
Нет! Никаких новостей! Никаких спасателей!
– Правильно! – похвалил он.
Стаська не поняла, что похвалил – ее мысли или признание в игнорировании новостных передач?
– И что там у вас?
– Холодно. Мороз. Ветер. Пыли много. Горы. Нормально.
Он замолчал.
«Зачем я ей позвонил?! Сказать про горы, пыль и холод?! Не надо было звонить! Что-то я насочинял себе про понимание, про нее, про нас, с усталости, что ли? Не надо было звонить! И что дальше? Скажи: «пока, извини, что разбудил». Давай!»
И она помолчала. И вдруг неожиданно спросила:
– Все так плохо? Тебе совсем тошно, да?
Поставив локоть на колено, он уперся лбом в ладонь, прикрыв глаза. Она поняла! Стаська услышала все правильно! И сказал устало, перестав притворяться:
– Терпимо.
Ну, не до такой же степени его приперло, чтобы жаловаться!
Он все-таки главный! Вожак!
Они молчали, без слов слыша друг друга: она – про то, что он так и не сказал, он – про то, что она поняла.
– Ты справишься, – нарушила молчаливый разговор Стаська, – только ты и можешь справиться, Больших!
– Нормально, – хрипнул Степан, чувствуя, как предательски защипало под веками. – Не впервой.
Как там сказала его сестрица Анна?
«Знаешь, что такое два человека вместе? Это когда все вместе – и горе, и радость, как бы банально и избито это ни звучало! Это когда слышат и чувствуют без слов, на расстоянии и изо всех сил стараются поддержать друг друга, помочь!»
Не знает он. Он такого не проходил!
– Так сколько в городе Москве времени? – все еще хрипя, спросил Степан.
А потому что вариантов только два – либо начать признаваться ей в любви, по ходу объясняя, что он идиот, либо уйти на нейтральную тему и попрощаться!