Кровь Люцифера | Страница: 35

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Кардинал трепетал, желая ответов, которые она может дать ему, желая ее крови, желая ее саму.

Быть может, сейчас он и был сангвинистом, но прежде того он был стригоем, а еще ранее — мужчиной. Он поглощал плоть и испытывал наслаждение. Эти желания навсегда были впечатаны в каждую частицу его существа.

Сердце Элизабет учащенно билось, в щеке пульсировал жар от нанесенного Бернардом удара. Она всегда любила боль, нуждалась в ней, как впоследствии нуждалась в крови. Закрыв глаза, графиня Батори пропускала через себя биение этой боли, исходящее от горящей щеки, от рассеченного запястья.

Это было блаженство.

Когда она открыла глаза, Бернард все еще держал ее руку прижатой к серебряному кресту напротив его сердца. Его взор перебегал с ее окровавленных губ на жилку, бьющуюся на шее, на плечи графини, столь белые по сравнению с темным шелком платья. Женщина пошевелилась, и порванное платье сползло с ее плеч. Теперь свет свечей озарял ее груди, столь явственно различимые сквозь прозрачный шелк сорочки.

В течение нескольких долгих ударов сердца Бернард смотрел на нее.

С томительной неспешностью Элизабет подалась вперед, потом приподнялась на цыпочки и легко, едва касаясь, дотронулась губами до его губ. На протяжении одного длительного вдоха она стояла так, позволяя ему ощутить ее тепло, почувствовать запах ее свежей крови.

— Если на то нет Его воли, то почему я здесь? — прошептала она. — Только ты можешь быть достаточно силен, дабы получить от меня ответ. Только ты наделен силой, потребной для спасения мира.

Она сильнее прижалась к его холодным губам и просунула между ними свой язычок, неся вместе с ним привкус крови.

Бернард застонал, приоткрыв губы, поддаваясь этому вторжению.

Элизабет чувствовала, как по мере углубления поцелуя его клыки становятся длиннее.

Не отрываясь от ее губ, Бернард развернулся и впечатал ее в стену, с размаха прижав собственным телом. Несколько старых плиток под ее спиной раскололись, острые края стекла прорезали шелк платья и кожу Элизабет. Теплая кровь закапала с ее спины, пятная каменный пол.

Женщина прервала поцелуй, подставляя взамен шею.Не колеблясь больше ни мгновения, он укусил ее.

Она задохнулась от боли.

Он сразу же сделал огромный глоток ее крови, вбирая ее тепло. Элизабет задрожала, чувствуя, как холодеет ее тело.

Ледяная игла пронзила ее сердце. Это было совсем не то экстатическое единение, которое она испытала с Руном.

Это была звериная жажда.

Болезненный голод, не оставляющий места для любви или нежности.

Он может убить ее и не дать ей ничего, но она должна была воспользоваться этим шансом, веря, что для мужчины, впившегося зубами в ее шею, знание не менее важно, чем кровь.

«Он не позволит мне умереть и унести в могилу мои тайны».

Но истинно ли можно было на это полагаться теперь, когда она разбудила в мужчине зверя?

Ее тело поникло наземь. По мере того как затихало биение сердца, пустоту в душе наполняло сомнение — и страх.

Потом непроглядная тьма укрыла мир.


Глава 11

1 7 марта, 21 час 38 минут

по центральноевропейскому времени

Венеция, Италия


Рун быстро шел по полированным мраморным полам базилики Святого Марка. Он прилетел в Венецию четверть часа назад. Оставленное для него сообщение гласило, что Бернард и остальные привели Элисабету сюда. Дойдя до церви, он обнаружил, что двери отперты, но внутри, похоже, никого нет.

«Быть может, они уже спустились под землю, в часовню сангвинистов? »

Корца бросил взгляд через весь неф на северный придел базилики. Насколько он помнил, лестница с той стороны вела в подземную крипту, служившую тайным проходом в святыню сангвинистов. Рун направился туда, но его внимание привлекло движение в южном приделе. Из темноты к нему метнулись несколько теней, двигавшихся со сверхъестественной скоростью.

Рун замер, пригнувшись: он не знал, кто это мог быть, особенно если вспомнить о недавних нападениях.

«Но конечно же, ни один стригой не осмелится напасть на этих святых землях».

Чей-то голос позвал его, темные фигуры наконец вышли на свет, и оказалось, что это трио сангвинистов: двое мужчин и женщина.

— Рун!

Он узнал смуглое лицо Софии. Невысокая женщина метнулась к нему, позвав за собой остальных.

— Ты как раз вовремя!

Он прочел в ее глазах глубокую тревогу.

— Что случилось?

— Идем с нами. — Она направилась к северному приделу. — Возле сангвинистских врат произошло нечто неприятное.

— Расскажи, — потребовал он, проверяя, легко ли вынимается карамбит из ножен, пристегнутых к его запястью. Одновременно Рун догнал Софию и шел сейчас рядом с нею такой же быстрой походкой.

Она поведала ему о том, что случилось внизу: как Бернард провел Элисабету в дверь и запер за собой вход.

— Христиан уже там, внизу, но чтобы отворить дверь снова, нужны трое из ордена. — Она махнула рукой назад, где шли два священнослужителя. — Я побежала позвать кого-нибудь на помощь, но мне понадобилось немало времени, чтобы найти их. А Эрин опасается худшего.

Когда они добрались до лестницы, Рун шагнул на ступени первым. Он доверял суждению Эрин. Если она тревожится, значит, на то есть существенный повод. На половине пролета Корца услышал биение двух сердец, эхом доносящееся из подземной крипты.

Эрин и Джордан.

Он легко мог различить их по этому сердцебиению, точно так же как по голосам. Учащенный пульс Эрин подтверждал — да, она чего-то боится. Оказавшись в крипте, Рун увидел, что Христиан ударяет кулаком по дальней стене, выкрикивая имя Бернарда. Корца знал, что так тревожит молодого сангвиниста.

За дверью он слышал стук еще одного сердца, приглушенный каменной толщей, но все же различимый для его острого слуха, а эхо в длинной крипте дополнительно усиливало этот звук.

Элисабета.

Ее сердце сбивалось с ритма, слабея с каждым ударом.

Она умирала.

Заслышав их приближение, Христиан обернулся.

— Быстрее!

Рун не нуждался в том, чтобы его торопили. Он и так буквально пролетел через крипту. Эрин шагнула ему навстречу, но он проскользнул мимо нее, не сказав ни слова. На это не было времени.

Вытащив нож из рукава, Рун пронзил свою ладонь и уронил несколько капель крови в каменную чашу, которую держал изображенный на барельефе Лазарь. София и Христиан встали рядом с ним, без промедления добавив к его крови свою. Вместе они произнесли: