– Еще двое – слуги, – на этот раз ответил уже Питт.
Удовлетворение в глазах Джеральда еще больше окрепло.
– А последняя – дочь Парментера, и она непреклонна, – закончил суперинтендант.
Смизерс поднял брови:
– Молодая особа? Несколько истеричная, так? – Он улыбнулся. – Неуравновешенная? Быть может, влюбленная, ощущающая родительское неодобрение и отвечающая на него эмоциональным порывом? – Тело его расслабилось. – Нисколько не сомневаюсь в том, что ее можно уговорить снять показания. Или, в худшем случае, скомпрометировать их, если до этого дойдет. Однако я верю в то, что вы не допустите, чтобы это случилось. – Он многозначительно посмотрел на Томаса.
– Лучше будем надеяться на доказательство какой-нибудь другой версии, – ответил суперинтендант, пытаясь скрыть презрение к этому человеку. – Из нее получится превосходный свидетель. Она умна, наделена даром слова и чрезвычайно рассержена. Страстно верует в честность и справедливость… Едва ли ее можно уговорить скрыть то, что она считает чудовищным. Если вы надеетесь, что она даст ложные показания в защиту отца, то, на мой взгляд, будете разочарованы. Она чрезвычайно высоко ценила мисс Беллвуд.
– В самом деле? – холодным тоном проговорил Смизерс и с неодобрением посмотрел на Питта. – Ну, это вообще неестественно. Какая нормальная молодая женщина предпочтет наемную сотрудницу, сколь бы образованной та бы ни была, своему отцу? – Он посмотрел на Корнуоллиса. – Не думаю, что здесь можно еще о чем-то говорить! Слова излишни. Как скверно… Постарайтесь удалить ее показания из дела – ради благопристойности и семейных чувств…
Помощник комиссара к этому мгновению уже был до предела рассержен, однако ощущал и смятение. Он и понятия не имел, чего от него добивался неожиданный посетитель. Проведенные на море годы научили его понимать людей и командовать ими, понимать умственные и физические требования к командиру, научили отваге и многим из путей мудрости. Однако в области человеческих взаимоотношений существовали и полностью неведомые Джону края: в частности, он абсолютно не ориентировался в женском обществе.
– Да, сэр, – произнес Питт, разглядывая Смизерса. Ему редко приходилось настолько быстро приобретать антипатию к человеку, да еще такую сильную. – Хотя если дойдет до суда, миссис Уикхэм почти наверняка даст показания о том, что слышала крик мисс Беллвуд, и обвинение найдет в ней вполне заслуживающую доверия свидетельницу. Ее понимание правосудия и цельность характера будут восприняты судом с уважением.
– Простите? – Джеральд был озадачен. – Вы говорили про дочь Парментера. А кто такая миссис Уикхэм?
– Она и есть его дочь, – ровным тоном пояснил Томас. – Она – вдова, у нее фамилия мужа.
Смизерс был вне себя от возмущения:
– То есть вы хотите сказать, что в своей гипертрофированной преданности этой мисс Беллвуд она предпочтет подругу собственной семье?!
– Я уже говорил, что мисс Уикхэм чрезвычайно восхищалась борьбой мисс Беллвуд за образование и политические права женщин, – поправил его суперинтендант. – И ее борьбой за справедливость в целом… А потому она едва ли переступит через собственные убеждения ради того, чтобы выгородить убийцу своей подруги, даже если он окажется ее кровным родственником.
Джеральд поднял брови:
– Ах вот оно что! Вы хотите сказать, что в ее лице мы имеем дело с так называемой «новой женщиной»! Одной из тех абсурдных и нелепых, лишенных женственности созданий, которые хотят вести себя как мужчины, и чтобы сами мужчины еще и смирились с этим? – Он резко хохотнул. – Ну, в таком случае неплохо, что вы просто проводите расследование, а не принимаете окончательное решение о том, как следует поступить с фигурантами дела! – Он повернулся к Корнуоллису: – Если этот презренный Парментер в самом деле виновен, лучше будет для всех, если удастся доказать, что на него нашло помутнение сознания… Тогда надо будет признать его виновным, но сумасшедшим, и со всем благоразумием и быстротой отправить дело на полку.
Сделав паузу, он пронзительным голосом продолжил:
– Беднягу, бесспорно, поразило безумие. Его следует поместить в надежное заведение, где он не сможет больше покуситься на чью-либо жизнь. Родным его можно сообщить только самое необходимое. Милосердие смягчит приговор правосудия.
И он улыбнулся – точнее, оскалился, – очень довольный произнесенной фразой.
Дождь горстью мелких камешков забарабанил в окно.
Побледневший Корнуоллис посмотрел на Смизерса.
– A что мы будем делать, если он невиновен? – спросил он негромким и спокойным голосом.
– Тогда виновен кто-то еще, – не затруднился с ответом его посетитель. – Если это католически настроенный сын, ничего страшного, a если только что рукоположенный священник – прискорбно, но не ужасно. – Он снова повернулся к Питту. Теперь по стеклу уже текли струи обыкновенного для марта дождя. – Но каким бы ни был ответ, предельно важно, чтобы вы пришли к выводам со всей возможной быстротой. В идеальном случае я хотел бы… было бы лучше… если бы вы смогли составить определенное мнение к завтрашнему утру. Вы сможете сделать это?
– Только в том случае, если преподобный Парментер признается в преступлении, – ответил Томас.
Смизерс одарил его ледяной улыбкой:
– В таком случае добейтесь признания. Растолкуйте ему все преимущества этого. Добровольное признание в высшей степени послужит его интересам. Не сомневаюсь, что вы способны убедить его в этом… – В его словах прозвучала командная интонация. – Держите меня в курсе дела – на тот случай, если я смогу чем-то помочь.
– В какой правительственный департамент нам обращаться, сэр? – спросил Корнуоллис.
– O, я здесь неофициально, – с некоторым раздражением на лице проговорил Джеральд. – Просто зашел, чтобы дать совет. Надеюсь, вы меня поняли, джентльмены. Удачи. – С этими словами он без всякой паузы направился к двери, на мгновение задержался перед нею и вышел.
– Если Парментер настолько утратил рассудок, – с едким сарказмом произнес Питт, – чтобы в своем собственном доме завести шашни с девицей из радикальных современных феминисток, а затем убить ее, столкнув с лестницы, то я сомневаюсь, чтобы его можно было убедить какими-либо аргументами покорно отправиться в сумасшедший дом, будь то частное или государственное заведение. И вообще, я очень сомневаюсь, чтобы моих способностей хватило на то, чтобы убедить в чем-либо такого человека.
– Вы не будете даже пытаться сделать это! – объявил его шеф, стоя спиной к окну, из которого истекал серый свет, изгнавший всякие краски из комнаты. – Чудовищное предложение! – Он был в таком гневе, что не мог устоять на месте; даже губы у него побелели. – Нельзя защитить ложью веру, основанную на чести… Нельзя подменять неправдой покорность слову закона!
Помощник комиссара начал расхаживать по кабинету:
– Сострадание, конечно, превыше всех добродетелей, однако оно не позволяет нам обманом обелять виновного и покрывать грех. Подобные поступки разрушают ту самую скалу, на которой покоится все на свете. Прощение следует за раскаянием, но не предшествует ему.