– Нет… – мягко сказала Вита. – В любом случае еще рано. Он снова будет все отрицать и только расстроится. Вы ведь уже пробовали сделать это… разве не так?
– Да… но…
Миссис Парментер опустила ладонь на руку священника:
– А в таком случае, мой дорогой, самое лучшее, что вы можете сделать – это посетить людей, которые ожидают его. Исполняйте его обязанности, поскольку сейчас он не способен делать это самостоятельно. Поддерживайте то достоинство и уважение, с которыми он обращался к людям… не позвольте им увидеть, во что он сейчас превратился. Сделайте это в том числе и ради них самих. Они нуждаются в том, чем он сам мог помочь им. Следует заняться организацией, принять решения, которые он не в состоянии осуществить в данный момент. Сделайте это ради него… ради всех нас.
Доминик замялся:
– Но у меня нет на это никакого права…
Высоко держа голову, чистым голосом, Вита проговорила с полной уверенностью:
– Вы должны принять его обязанности на себя.
Кордэ хотелось сделать это, найти достойный предлог и покинуть этот дом, погрязший в подозрении и взаимном раздражении, в страхе, который пронизывал здесь все, воистину пробирая до костей. Ему не хотелось снова ссориться с Мэлори, видеть поглощенную горем Трифену или пытаться придумывать себе способ переговорить с Рэмси без уклончивости, навязчивости или обвинений, оставив его в результате в большем одиночестве, чем прежде.
К собственному удивлению, священник обнаружил, что единственным человеком, с которым он может общаться непринужденно, является Кларисса. Да, она вела себя возмутительно, говоря подчас невозможные, жуткие вещи. Однако Кордэ вполне понимал, почему она их говорила, и, несмотря на то, что, с его точки зрения, этого делать не следовало, находил их забавными, даже если никто не разделял его точку зрения. Она была искренна в своих чувствах, и он уважал это.
– Да, – сказал наконец Доминик решительным тоном. – Да, так будет лучше всего.
И не теряя времени на последующие разговоры, он попрощался с Витой, взял нужные адреса и сведения, после чего прихватил пальто и шляпу и отбыл.
Стоял один из тех весенних дней, когда ветер гоняет облака по небу с такой быстротой, что мгновения тепла и света то и дело чередуются с минутами, полными мрака и холода, а буквально в следующий миг все снова становится золотым, и солнце рассыпает серебро в каплях косого дождя. Доминик шел быстрым шагом. Он охотно побежал бы, если бы со стороны подобный поступок не показался бы смешным – таким сильным оказалось овладевшее им ощущение свободы.
Он выполнил все назначенные себе самому дела, по возможности затягивая пребывание вне дома. Однако в половине шестого у него больше не осталось причин держаться в стороне от Брансвик-гарденс, и к шести он уже был дома.
Первой навстречу ему попалась Кларисса, в одиночестве сидевшая на террасе под лучами заходящего солнца. На закрытой от ветра террасе было тепло, тихо, и она наслаждалась недолгими мгновениями одиночества. Священник немедленно испугался, что помешал ей.
– Простите, – он извинился, готовясь повернуться и уйти.
– Не стоит того! – торопливо проговорила девушка. Она была в почти белом муслиновом платье, а плечи ее прикрывала зеленая с белым шаль. Кордэ с удивлением отметил, насколько идет ей этот наряд, сразу напомнивший ему о лете – о прохладных и тенистых рассветах, когда еще ясен свет, и никто даже не начинает думать о том, что нужно будет сделать днем.
Мисс Парментер улыбнулась:
– Пожалуйста, останьтесь. Как прошли ваши визиты?
– В них не было ничего, достойного внимания, – честно ответил Доминик. Ему никогда не приходило в голову лукавить с Клариссой.
– На улице хорошо, – задумчиво проговорила она. – Мне тоже хотелось бы найти какую-то причину улизнуть из дома. Самое худшее во всем нашем положении – это то, что оно заставляет нас ждать, не так ли? – Отвернувшись, девушка посмотрела на лужайку и на ели за нею. – Иногда мне кажется, что ад вовсе не там, где над тобой производят нечто ужасное… Он там, где ты все ждешь чего-то, ждешь и не знаешь, случится это или нет, и потому воспаряешь в надежде, a затем впадаешь в отчаяние, a потом снова вверх и опять вниз. И когда ты слишком устаешь, когда тебе становится все равно, – тогда-то это и происходит. Постоянное отчаяние стало бы едва ли не облегчением, к нему можно привыкнуть. Надежда отнимает слишком много энергии.
Ее собеседник молчал, стараясь вдуматься в эти слова.
Кларисса посмотрела на него:
– Разве вы не намереваетесь сказать мне, что скоро все закончится?
– Мне об этом неведомо.
Сказав это, Кордэ устыдился собственной беспристрастной интонации. Ему следовало бы утешить ее, вместо того, чтобы сваливать бремя с собственных плеч. Он повел себя как ребенок, будучи почти на двадцать лет старше этой девушки. Она заслуживает лучшего отношения. Почему он решил, что она сильнее? Если Доминик способен защитить Виту, то еще в большей степени он должен попытаться защитить Клариссу.
– Простите, – извинился священник. – Это непременно закончится. Питт установит истину.
Мисс Парментер улыбнулась:
– Вы лжете… но это не злая ложь! Не злая… – Чуть поежившись, она поплотнее закуталась в шаль. – Прошу вас, не надо. Я понимаю, что вы хотите быть добрым. Вы исполняете свои пасторские обязанности. Однако снимите на несколько минут свой пасторский воротничок и побудьте простым человеком. Питт способен найти истину, но у него может и не получиться. Возможно, нам придется вести такую жизнь вечно. Я верю в это. – Губы ее чуть изогнулись как бы в насмешке над самой собой. – Я уже решила для себя, во что верить, то есть с чем мне придется жить дальше, и поэтому не лежу ночью, не смыкая глаз, и не мучаю себя, заново прокручивая в голове ситуацию. Мне нужен способ существования.
С полдюжины скворцов, вылетевших из деревьев в конце лужайки, по спирали поднялись в небо, превратившись в уносимые ветром черные пятнышки.
– Даже если это неправда? – недоверчивым тоном проговорил Доминик.
– Вероятно, я не ошибаюсь, – ответила Кларисса, глядя перед собой. – Но так или иначе, нам придется жить дальше. Мы не можем бросить все остальное, не можем вечно ходить и ходить вокруг этой несчастной загадки. Юнити убил один из нас. От этого никуда не денешься. Некуда бежать, и остается только признать неизбежное. И незачем все время думать о том, насколько все это ужасно. Я уже провела достаточно ночей без сна, снова и снова обдумывая ситуацию. Это сделал тот, кого я знаю и люблю. И я не могу перестать любить его из-за этого. Это просто невозможно! Если ты перестаешь любить человека, натворившего нечто ужасное, с твоей точки зрения, никакая любовь не сможет существовать. Никто из нас не сможет остаться любимым, потому что все мы время от времени совершаем поступки низменные, глупые, злые… Любить приходится из взаимопонимания и даже без него.