– Вы не слишком торопились, мастер, – проворчала Мардж, по лицу которой, точно слезы, текли дождевые капли. Короткие соломенные волосы липли к вискам.
– Оставь свое недовольство при себе, – равнодушно произнес Сегу. – Он решал, стоит ли вас вытаскивать. И если бы не я, вас бы давно уже подвесили на мясницких крюках вместе со свиными тушами.
Мардж переглянулась с мужем. В ее тоне появились нотки вины:
– Все случилось очень быстро, и ситуация вышла из-под контроля.
– Расскажешь об этом не мне, а Шреву.
Звук, который издала лучница, нельзя было назвать радостным. По ее виду становилось понятно, что она бы с большим удовольствием отказалась от столь сомнительной чести. Лучше бы переспала с мэлгом или выковыривала пальцем мозги из глазниц трупов.
– Почему вы их просто не убили? – проворчал Бух-Бух, и в его грубом голосе слышалась обида.
– Убить? – удивился Сегу. – За что? Они вели себя по правилам, никто на нас не напал, и удалось договориться за цену, которая меня устраивала. Оставь свои привычки каторжника. Во всяком случае, пока работаешь на нас. Я не убиваю каждого прохожего из-за того, что он косо посмотрел на меня.
– Большие деньги…
– Шрев вычтет их из вашего гонорара, – перебил его сойка. – Считаю это справедливым. А ты?
– Так и есть. – Мардж не дала мужу открыть рот. – Лучше потерять в деньгах, чем жизнь.
– Разумные слова, – одобрил Сегу. – Надеюсь, больше от вас проблем не будет и Шрев не пожалеет, что нанял вас, а я – что рекомендовал.
– Проблем не будет, – подтвердил Бух-Бух. – Обещаем.
Скрепляя его слова, в небе громыхнул гром.
Проклятый кашель донимал Лоскута уже третий месяц. Застудился в долинах, когда помогал перегонять лошадей через стремнину Белой. В месяц Ворона водица оказалась студеной, несмотря на то что снег в этом году так и не появился.
Кашель… В некоторые моменты ему казалось, что он выплюнет собственные легкие, и перед глазами у него разбегались розовые нити, словно расшитые цветущим вереском пустоши на границе Северного смерча.
Горькие настойки, которые варила жена, горячие камни и медовые бани помогали мало. Он все равно продолжал кашлять. Не так часто, как прежде, но внезапно, мучительно, сотрясаясь всем телом, почти задыхаясь, истекая слезами.
Ему было сорок девять, и, пока не доходило до кашля, Лоскут казался крепким дубом, выпестованным суровыми ветрами долин. Как это и пристало разведчику, а в прошлом командиру отряда герцогских следопытов.
Лоскут сплюнул тягучую мокроту и, восстанавливая дыхание, посмотрел на ладони, медленно сжал кулаки. Затем поднял с пола бракемар [14] , который правил, и не глядя кинул на верстак. Поплотнее запахнул расстегнутую на груди куртку. После дождя, да еще к вечеру, стало холодно, а переохлаждаться ему не следовало, иначе жена вынесет весь мозг, заставит выпить ведро ее горького пойла и даст жевать какую-нибудь траву, точно он корова.
В сарай заглянул Крейт.
Сыну недавно исполнилось шестнадцать. Он был такой же высокий, светловолосый и светлоглазый, как отец. Если парня еще год поучить, то его без проблем возьмут в отряд герцога. Хорошие следопыты и разведчики всегда ценились.
– Отец, у ворот какие-то люди. Спрашивают тебя.
– Опиши. – Он неспешно встал.
– Двое мужчин и женщина. Чужеземцы. Опасными не выглядят. Женщина красивая.
– Мать вернулась?
– Нет.
– Хорошо. Возьми арбалет и побудь здесь. Только не суетись. И не маячь, как в прошлый раз. Тебя из Соланки было видно.
Люди ждали его возле ворот.
Высокий, худощавый и смуглый южанин с ярко-голубыми глазами смотрел на него открыто и приветливо. Савьятец, судя по белой ленте, вплетенной в волосы, собранные в хвост. У него была легкая седина на висках, но Лоскут не смог угадать, сколько человеку лет. Одет богато и аккуратно, хотя нельзя сказать, что своим костюмом он смог переплюнуть даже самого захудалого франта из герцогского дворца. Скорее платье отличалось практичностью, но ткань, из которой оно было сшито, говорила, что человек при деньгах.
Женщина, стоявшая с ним рядом, оказалась статной. Он задержал на ней взгляд, разглядывая привлекательное, пускай и веснушчатое лицо. Светло-рыжая. И судя по тому, как себя держит, из аристократов. Она не стала скрывать свои чувства и посмотрела на него со смесью презрения и отвращения.
Следопыт ее не осуждал. Знал, как выглядит его правая половина лица. Их патруль слишком далеко зашел в Северный смерч, и ветер настиг их. Содрал кожу, изуродовал плоть, высосал глаз. До сих пор ночами возвращалась боль, да такая, словно его сунули головой в жаровню.
Третий мужчина, единственный, кто носил при себе оружие, стоял за спиной женщины, точно телохранитель. Этот был из алагорцев – их бледную кожу ни с какой другой не перепутаешь. Даже если отправить алагорца в пустыню Карифа на год под палящее солнце, он все равно останется таким, словно его всего обмазали сметаной.
– Я Лоскут. Слушаю.
Черноволосый легко поклонился:
– Меня зовут Шрев, мастер Лоскут. Мои спутники – госпожа Бланка и ее личный слуга… – Южанин сделал паузу, словно забыл имя, и женщина проронила:
– Это совершенно не важно.
Ухо следопыта различило варенский акцент. Интересная компания. Савьятец, алагорец и варенка.
– Я хотел бы предложить вам работу.
Лоскут подвигал челюстью, размышляя, и сказал:
– Заходите в дом, поговорим.
– Благодарю.
– Крейт! – громко крикнул следопыт. – Принеси гостям вина и хлеба!
Телохранитель встал у входа, его подопечная села на край лавки, к вину не притронувшись. Шрев, наоборот, выпил с видимым удовольствием, хотя Лоскут знал, подобное вино не для его глотки – слишком дешевое и молодое.
Он почувствовал щекотку в горле и едва сдержался, чтобы не закашляться.
– Слушаю вас, господин Шрев.
– Тебя рекомендовали люди. Из дворца и… не только. Отзывались как о надежном человеке, знающем страну. А также сказали, что ты можешь говорить на старом наречии.
– Могу и на старом, – подтвердил Лоскут. – Но это мертвый язык. Он мало кому нужен.
– H’еверриенн ивис дуенн ваей? [15] – внезапно спросила Бланка.
Он удивился. Сильно удивился и ответил куда более резко, чем хотел:
– Мидивервайе, слэд вуатхе дуентс [16] .