Она понемножку успокаивалась и уже не содрогалась в почти предсмертных судорогах при виде внезапно распахнувшейся двери. И хвалила себя: все-таки поступила правильно, доверившись инстинкту, приведшему ее в этот тихий, далекий уголок. Конечно, Михаилу докука безмерная, это уже точно! А его отношения с женой, похоже, обострены до предела. Во всяком случае, когда он сказал Тине, что Лида вчера уехала в город, на его лице мелькнуло неподдельное облегчение. А может быть, просто был рад, что придет к ней на новоселье. Лида-то вряд ли отпустила бы мужа. И сама, конечно, не пошла бы…
Новоселье же состояло в том, что Тина наконец-то перебралась из больничной кладовой, куда ее поселил было Михаил, в одну из комнат просторной Данилушкиной избы. Сначала она и думать боялась идти к кому-то на постой, тряслась от каждого шороха, от звуков чужих голосов и относительное спокойствие обретала лишь в уединении. Однако когда слухи о том, что главврач просто-таки днюет и ночует в этой каморке на первом этаже, поднялись выше критической отметки, Тина поняла: ей надо постоянно быть на глазах у людей, чтобы если не погасить совсем, то хотя бы притушить этот пожар сплетен. Уж такую-то малость она могла сделать для Михаила – хотя бы из благодарности. Все-таки он принял ее под свое крыло – без денег, без вещей, без документов (Светкин паспорт Тина, разумеется, никому здесь не показывала) – и никогда ни о чем не спрашивал. И без слов, впрочем, ясно: его прежнюю супругу жизнь переехала так, что только самый отъявленный садист может причинить боль этому призраку, который однажды материализовался на крылечке Тамбовской больнички и попросил приюта. Другое дело, что призрак слишком быстро начал обретать прежний прельстительный облик…
А может быть, Тина все выдумывает – насчет своей неиссякаемой власти над Михаилом? Но, как ни жутко это звучит, она даже ради спасения собственной жизни не вернулась бы в их общую постель. Хотя… никогда не говори «никогда». Она ведь и вообразить не могла прежде, на что способна ради этого самого спасения! Но Лидочка может чувствовать себя в безопасности: руки Тины уж точно не тянутся к ее семейному счастью!
– …А ленкб, скажу я вам, лучше всего брать на паута, [1] – бубнил меж тем Данилушка с интонациями записного краснобая. – Но не на простого! Вот что было однажды. Бросал я как-то на кузнечика, на мушку, на того же паута – глухо. Не везет! Сел на камушек отдохнуть, отмахиваюсь от всякой летающей нечисти, ноги мокнут в воде. И вдруг плюхнулся мне на колено паут – да такой голубогла-азый! Просто загляденье! Хлопнул я по коленке, конечно, а потом думаю: дай попробую на него. Только забросил удочку – всплеск. Подсекаю – метровый ленок. Так вот что вам нужно, думаю! Нахватал я этих голубоглазых кучу и ну закидушкой махать. Что ни паут, то ленок, да какой! Через час завалил камень – сидеть негде. Пришлось народ на подмогу кликать, чтобы помогли перекидать рыбу на берег. И что вы думаете? Я кидаю, а соседи потихоньку тащат мою добычу, тащат… Чуть не вся Тамбовка от меня отоварилась. Вылез на берег – мать честная, пусто! Одну только рыбешку мне оставили, самую что ни есть маленькую. Вот ее мы и едим, – кивнул Данилушка на блюдо, где некогда томился преизрядный ленок. Теперь от него, конечно, остались одни косточки, поживы на которой не нашла бы даже самая ушлая из больничных кошек. Опустела и огромная сковорода с жаренной на сале картошкой, и миска с салатом, и пирог земляничный уже подъедали…
«Да, – сонно подумала Тина. – Может, и хорошо, что все мои вещи остались в Нижнем. Если буду так есть каждый день, просто ни во что не влезу!»
– Тиночка, покушай еще пирожка, – сказала баба Вера. – Все доедайте, а на завтрак я вам с дедом таких блинцов напеку – за уши не оттащишь!
Михаил перехватил исполненный ужаса взгляд Тины и расхохотался:
– Да, пропала ты. Тут никакие диеты не проходят – есть придется от пуза.
Встал из-за стола:
– Ну что, гости, не надоели вам хозяева? Спасибо за хлеб, за соль, но мне пора.
– Куда это в такую рань? – удивился Данилушка. – Еще и солнце не село. Стадо пригонят, тогда и пойдешь.
– Мне еще надо поработать – новые журналы пришли. А руки не доходят. Да и по хозяйству кое-что поделать… А потом, в одиннадцать, встретить «Метеор».
– Так Лидка сегодня возвращается?
Данилушка поспешил следом за гостем на крыльцо. Тина – делать нечего, надо соблюдать приличия – поплелась с ними, хотя больше всего на свете хотелось переползти на диванчик и уснуть. Да, вот так-то и наживаются килограммы!
– Сегодня, сегодня. Что ей там делать, в Хабаровске?
– Ну, я так думал, поживет у свекровки. Той небось одиноко.
– Одних суток, как я понимаю, было вполне достаточно, – усмехнулся Михаил.
Тина опустила голову, пряча ехидную улыбку. Да уж… Значит, и Лидочка при всех своих совершенствах не способна ужиться с Аллой Павловной? Пожалуй, не родился на свет человек, которому это удалось бы!
– Данилушка, ты Атаманшу когда вязать будешь? – спросил Михаил, любуясь молоденькой красивой лайкой, дремавшей у будки. При звуке голосов собака сторожко вздернула уши. – Не забудь, ты мне кобелька обещал.
– Помню, а как же, – кивнул Данилушка. – Правильно выбрал, доволен будешь. Атаманша – она сучка грамотная. В лесном деле ей цены нет. Я только рот открою, чтобы команду подать, а она уже бежит куда надо. С полувзгляда меня понимает! Как-то зимой шли мы по тайге. Вдруг неподалеку кусты затрещали. Переглянулись мы с Атаманшей – и она туда. Я за ней, не отстаю. А треск отдаляется. По следам гляжу – крупная рысь уходит, не догнать. Слышу, Атаманша в сосняке голос подает. Подбегаю. Стоит она, вверх смотрит и лапой мне показывает: туда, мол, стреляй! Я приложился – снял рысюгу! Уж сколько шапок из нее нашил – не сосчитать: и нам со старухой, и людям. Крупная попалась, с годовалого теленка. Ну ладно, что с вами толковать, пошел я!
И, махнув рукой, Данилушка удалился в дом, оставив гостей на крыльце задыхаться от хохота.
Тина до того обессилела – просто ноги не держали. Уже было успокоилась, но представит только, как Атаманша стоит в сугробе и, запаленно вывалив язык, указует хозяину лапой, куда стрелять, – и снова заходится в приступе смеха.