– Давай я сама.
Напуганная мамаша возражать не стала и быстро-быстро закачала головой в знак согласия. И Василиса, переступившая через собственное сопротивление, мужественно вытащила из левого уха Гулькин золотой полумесяц и протянула руку за фамильным сокровищем. Вот здесь и началось самое неприятное: оказалось, что вытаскивать гораздо проще, чем вставлять. Во-первых, само движение напоминало прокол. Во-вторых, мочка распухла. И в‑третьих, младшая Ладова, как и всякий нормальный человек, в отличие от Низамовой, просто боялась боли.
Родители застыли над Василисой, как молодожены в загсе.
– Больно? – то и дело спрашивала Галина Семеновна у дочери и бросала красноречивые взгляды на побледневшего от напряжения мужа.
– Нормально, – успокаивала родителей Василиса и, зажав губу, снова и снова пыталась вставить сверкавшую рубином бабкину серьгу в измочаленное ухо. И когда это произошло, из родительской груди вырвался вздох облегчения и это при условии, что Василисина мочка увеличилась ровно вдвое.
– Теперь вторая, – прошептал Юрий Васильевич и приготовился к очередному этапу дезинфекции.
– Может, не будем? – неожиданно сдала свои позиции Галина Семеновна, и ее лицо скривила страдальческая улыбка.
«А как же?» – хотел спросить Ладов, но вместо этого промычал что-то нечленораздельное, кивая в сторону дочери. И как это ни странно, жена его поняла и даже ответила на непрозвучавший вопрос:
– Ну и что, что разные? Кому это мешает? Даже экстравагантно: в одном ухе – одна сережка, в другом – другая. Подумают, что это последний писк моды.
С «последним писком моды» Василиса не согласилась и легко вытащила золотой полумесяц из правого уха.
– Давай, – протянула она руку за рубиновым кошмаром и приготовилась к новой серии драматического сериала «Как стать красивой».
Со второй серьгой Василиса справилась гораздо быстрее, точным движением вставив ее в ухо.
– Слава богу! – в один голос воскликнули старшие Ладовы и начали обнимать друг друга.
«Совсем спятили!» – подумала Василиса и встала с дивана.
– Вы чего?
– Да ничего, Васька, – подскочила к ней Галина Семеновна и стала обнимать дочь с таким энтузиазмом, как будто не видела ее последние лет десять.
– Ма-а-ам, – попробовала высвободиться из материнских объятий Василиса, но вместо этого оказалась в еще более плотных тисках. Видя эту кучу-малу, обычно выдержанный Юрий Васильевич Ладов не справился с нахлынувшими эмоциями и сгреб в охапку свое женское царство.
«Три медведя», – промелькнуло в голове у Василисы, но она смирилась с отсутствием кислорода и послушно замерла, не мешая родителям наслаждаться жизнью. А что? Их чувства ей были понятны: вот они все вместе, в обнимку, довольны и счастливы… И никого, на самом деле, не волнует, что сама Василиса предпочла бы оказаться в других объятиях. Но судьба не торопилась исполнять обещанное и терпеливо готовила Василису Юрьевну Ладову к главной встрече ее жизни.
Именно об этом она подумала без пятнадцати шесть, когда затрещал будильник. Не встать было нельзя, потому что ровно через пятнадцать минут ее все равно разбудило бы громкое Гулькино приветствие.
То, что Низамова явится, Ладова знала наверняка. И мало того, что явится, еще и полдома перебудит. Хотя что это за время, шесть часов утра? Добрая половина соседей наверняка уже на ногах!
Большая стрелка будильника неумолимо двигалась к двенадцати – Василиса вздохнула и решила не умываться, боясь, что свою сирену Низамова включит как раз в тот момент, когда она будет в ванной. И тогда все человечество узнает о предстоящей пробежке и терпеливо будет ждать, высунувшись из окон, чтобы рассмотреть ее, Василисины, жирные ноги, обтянутые красным трико.
– Идешь? – встретила ее Гулька, как и обещала, прямехонько около подъезда.
– Иду, – буркнула Василиса, попутно отметив для себя, что на груди у Низамовой на цепочке висел хромированный свисток, ярко поблескивающий в лучах апрельского солнца. – Это зачем?
– Это? – Низамова прижала подбородок к груди, чтобы рассмотреть висевшее на ней спортивное снаряжение. – Это, Васька, для того, чтобы давать команды, – объяснила она и резко дунула в свисток: – На старт! Внимание! Марш!
– Слушай, – взмолилась Василиса и остановилась у тропки, ведущей к школьному стадиону. – Давай сюда не пойдем. Давай пойдем на твой.
– На мой?! – удивилась Гулька, жившая в двух кварталах ходьбы от ладовского дома. – А чё? Поближе нельзя?
– Нельзя, – грустно выдохнула Василиса, и Низамовой стало ее так жалко, так жалко, что она забежала вперед, резко обернулась и крепко обняла свою белоснежную толстуху, уткнувшись в уютный и теплый живот, втиснутый сначала в свитер, а потом в красную олимпийку.
– Васька! – Гулька чуть не заплакала и заискивающе посмотрела на подругу: – А может, ну ее эту физкультуру? Может, лучше курить начнешь?
Ладова опешила: столько мучений, проглоченных обид и все ради того, чтобы твоя близкая и единственная «подруга на всю жизнь» вдруг добровольно взяла и отказалась от намеченных планов, от спасения утопающего без участия самого утопающего?!
– Ты что? – Она аккуратно отстранила Гульназ. – Не веришь, что я смогу?
– Верю, – подпрыгнула Гулька, но уже через секунду выпалила: – То есть нет, конечно.
– Я смогу! – проревела Ладова и побежала трусцой. Низамова пристроилась рядом. Спустя десять минут стало ясно, что самая длинная дистанция, которую сегодня осилит Ладова, не превысит и двухсот метров.
– Васька! – Гулька бежала легко, это было видно по ее дыханию. – Ты потерпи! Скоро откроется второе дыхание! – пообещала Низамова, но тут же заткнулась под красноречивым взглядом Василисы. Это был взгляд человека, приговоренного к смертной казни, но при этом всерьез обеспокоенного тем, как принять смерть и сохранить при этом человеческое достоинство.
Щеки Ладовой зажили отдельной от своей хозяйки жизнью: при беге они умудрялись сотрясаться с такой частотой, что со стороны могло показаться – сквозь них пропустили электрический ток.
– Васька, – заскулила Низамова и забежала вперед. – Ну правда хватит. Чё так мучится?!
Но Ладова молча сжимала кулаки и продолжала, как ей казалось, нестись вперед. На самом же деле ее бег напоминал танец слона на арене цирка. Другое дело, что слон танцевал весело, вызывая улыбку у зрителей, а Василиса являла собой зрелище столь печальное, что Низамова не придумала ничего другого, как, отбежав метров на десять вперед, лечь на асфальт, чтобы прекратить поступательное движение Василисы к намеченной цели.
– Не пущу! – заорала Гулька и одновременно подняла вверх и руки, и ноги, став похожей на перевернутую букву «П».
– Куда ты денешься? – проворчала огнедышащая Ладова и, обежав подругу, двинулась дальше.