– Утром поеду.
– Я слышала, после ранения дают отпуск. Остался бы у меня…
– Ты извини, но если все вояки по теплым постелям прятаться будут, война еще долго не закончится.
– Писать будешь? Я адрес дам.
– Нет. Жив останусь – вернусь, а если не случится – не жди. Не я один такой.
– Какие-то вы, мужчины, бесчувственные, – всплакнула Анна.
– Ты знаешь, скольких боевых товарищей я потерял? Там мясорубка страшная. Силен немец, только одолеем мы его…
– Помню я, перед самой войной пели: «Если завтра война, если завтра в поход…» Армией своей гордились, а немец до Москвы дошел. Ты бы видел, что в столице в октябре сорок первого творилось! Народ обезумел, магазины начали грабить. А первыми начальники всех мастей побежали. Барахло на машины грузили и из города драпали. Такую панику подняли!
– Да во все времена, особенно в тяжкие для страны, пена вверх всплывает. Только это не народ. Вот ты же не убежала…
Они надолго замолчали, и Анна незаметно для себя уснула. Конечно, предыдущую ночь ей спать не пришлось, Тихон же отоспался днем, пока она на работе была.
Утром, как только женщина встала, Тихон поднялся тоже. Он быстро умылся, выпил стакан чаю с куском хлеба. Побриться бы, да нечем. В полку у него отличная бритва была, из трофейных – технари подарили. Только все его скромные пожитки так в полку и остались. Когда кто-то из летчиков погибал, его вещи пересылались родным. Ну а если родственников не было или они в оккупации находились, вещи делились между сослуживцами. Так что бритва его не заржавеет, пользуется ею кто-то.
Через несколько минут он уже готов был, Анну обнял:
– Ты не болей, одевайся теплее…
– Это ты себя береги, мы-то в тылу, выдюжим… – и крепко-крепко обняла, Тихон едва руки ее от себя оторвал. Всего-то неполные двое суток знакомы, а как будто – всю жизнь.
Он быстро сбежал по лестнице и, уже выйдя на улицу, пожалел, что не спросил Анну, как в Тушино добраться, к аэродрому. Пришлось прохожих спрашивать.
Он ехал на трамвае, шел пешком, до проходной аэродрома добрался. На КПП проверили его документы и пропустили.
На аэродроме садились самолеты из разных городов, и постоянных пропусков экипажи не имели.
Тихон сразу же к писарям в штаб прошел. Невелика должность, но писари знали все. Поинтересовался у них, нет ли оказии в Архангельск.
– Посмотри на девятой стоянке. Там «Дуглас» должен быть, грузился. Если не улетел еще.
Тихон поблагодарил и выскочил из штаба.
– Где девятая стоянка? – спросил он у проходящего мимо технаря.
– По правой стороне крайняя.
Тихон припустился бежать: обидно будет, если самолет перед его носом взлетит, оказии можно долго ждать. Транспортник еще грузился, но экипаж уже стоял рядом – все в меховых комбинезонах и унтах, меховых шлемах. В Москве в марте месяце это выглядело странновато.
– Здравия желаю, – поприветствовал экипаж Тихон. – В Архангельск летим?
– Угадал.
– Возьмете? Я летчик, из госпиталя выписали. Могу справку показать.
– Не надо. К родным, на побывку?
– Почему? Служить буду.
– В этом? – командир ткнул пальцем в шинель Тихона.
У морских летчиков форма была черного цвета, как у моряков, не серая, пехотная.
– Ладно, залезай, – кивнул командир, видимо, его убедили голубые петлицы на шинели и гимнастерке.
Через полчаса они взлетели.
Кабина была забита ящиками. Тихон сидел у самой кабины пилотов. Бортмеханик показал на моторные чехлы, лежавшие в хвосте самолета.
– Если замерзнешь, накройся. Одежонка у тебя легковата.
У Тихона стало беспокойно на душе. То, что экипаж в меховом обмундировании, – это понятно, на высоте всегда холодно. Но в Москве в шинели было тепло, даже порою жарко, – неужели в Архангельске так холодно?
Через полчаса полета Тихон понял, что механик был прав. Пробравшись вдоль борта, он принес моторный чехол, пропахший бензином и маслом, и обернул им ноги. В самолете стоял самый настоящий дубняк: грузовая кабина не отапливается, градусов двадцать мороза, только что ветра нет. А за бортом мороз еще свирепее.
Часов через восемь полета, когда Тихон окоченел совсем, самолет начал снижаться. Стало закладывать уши, но в грузовом отсеке заметно потеплело. Потом корпусу самолета передались два легких толчка от вышедших колес шасси, и через три минуты – тряска – это «Дуглас» коснулся посадочной полосы.
Тихон прильнул к иллюминатору. Мать моя! Да здесь же еще снега полно, аэродромный люд в полушубках и валенках ходит. Выходит, это он не по сезону одет. Сапоги-кирзачи да портянки тонкие, эдак он и ноги поморозит. А деваться уже некуда.
Самолет зарулил на стоянку, двигатели смолкли. Бортмеханик протиснулся между ящиками, открыл погрузочный люк – широченный.
К самолету уже подъезжал грузовик – задним бортом. Видимо, срочный груз, заждались.
Выспросив, где штаб ВВС, Тихон отправился туда.
По коридорам ходили военнослужащие, все в черной форме, и на Тихона здесь поглядывали с некоторым недоумением – чего здесь младшему сержанту в армейской форме делать?
Но Тихон не тушевался – не в гости приехал. Расспросив пробегающих мимо, он нашел школьного приятеля доктора из Коврова и передал ему письмо.
– Да ты садись, садись, в ногах правды нет, – указал приятель доктора взглядом на стул и принялся распечатывать конверт.
Тихон отметил про себя, что на его плечах – майорские погоны.
– Пару минут подождешь, пока прочитаю?
Он быстро пробежал глазами письмо.
– Так это он о тебе пишет?
– Так точно.
– Хм… Так что же мне с тобой делать? В штабные определить? С позвоночником у тебя проблема, на истребитель и бомбардировщик не могу посадить. Кстати, дай удостоверение, аттестаты и справку из госпиталя.
Тихон достал все документы.
– В штабные не пойду, я летчик – пусть сбитый и изломанный. Доктор не написал в письме, что у него младшего брата убили? Тоже летчиком был, с самолетом сгорел…
– Федьку убили?! Не знал, – майор огорчился. – Я же сам его до войны в Борисоглебскую летную школу направлял. Эх, Федя-Федя!
Майор выудил из стола бутылку водки и два стакана:
– Давай помянем по русскому обычаю.
Выпили не чокаясь, и кадровик покачал головой:
– Хороший парень был, и инструкторы говорили – летал отменно. Ладно, выбирай, куда тебя определить? Пилотов везде не хватает. Опыт ночных полетов есть?
– Так точно!