– Дима, не балует ли кто, спокойно ли?
– Пока все тихо, несколько раз охотники приходили, меняли шкуры и мясо на соль и перец. Разбойников не видели, ружья у нас есть.
Я предложил оставить пару пушек, но Дима отказался:
– Никто огненного боя не знает, как бы самих не поубивало. Пороха возьму, теперь только по весне, как лед сойдет, корабль присылайте, каменья забрать. А сейчас вот вся моя добыча – Дима указал на мешок в углу избы.
Добыча прииска и впрямь пока была невелика – я взвесил рукой мешок – килограмма три, может, чуть больше. Но я уже знал цену каждого камня. Рано утром мы отплыли, на улице уже было прохладно, не приведи господи, морозы ударят, реки покроются льдом, нам на корабле не пройти. И так по утрам трава была белой от утренних морозцев. Чусовую прошли быстро, шли по течению вниз, ветерок крепкий в спину дул, оба паруса были туго натянуты. Команда расслабилась, глядела по сторонам. Лишь кормчий да впередсмотрящий работали. Спустились до Перми, здесь решили заночевать да прикупить маленько продуктов, свои-то трюмы мы на прииске очистили, мешки с провизией почитай все отдали, до весны на прииск ничего не завезешь, нам проще, почти в любом городишке есть торг, и продукты купить можно. Переночевав, сходили на торг, купили мешок муки, мешок гречки да сразу после торга отчалили. Кораблик весело бежал по течению. Приближалось место, где нам встретились татары, я узнавал холмы слева, приближался знакомый поворот реки. Нахлынули воспоминания и нехорошие предчувствия, засосало под ложечкой. Я позвал Сидора:
– Узнаешь место?
Сидор молча кивнул.
– Готовьтесь к бою, пушки осмотреть, зарядить, порты пока не открывать, свободным от вахты по палубе не болтаться.
Сидор ушел исполнять. Вокруг пушек засуетилась команда канониров – хоть какое-то развлечение, устали люди от безделья. Только закончили с пушками, я распорядился осмотреть и подготовить мушкеты. Сам тоже воткнул за пояс пару пистолетов, приготовил штуцер и мушкет. Береженого бог бережет, а небереженого караул стережет. Только прошли поворот, как вот они, голубчики, нарисовались. Татары на лошадях, человек восемь-десять, гарцевали на берегу. Завидев нас, заулюлюкали, бросились ближе к воде, начали осыпать судно стрелами. Ладно, побаловались, и хватит. Я скомандовал:
– Открыть порты! – И почти следом: – Огонь!
Пушки почти разом грохнули, все затянуло дымом, когда он рассеялся, сражение было закончено. На берегу бились в агонии кони, раздавались крики, ржание. Опустив паруса, подошли к берегу, часть вооруженной команды добила раненых татар, собрала оружие, и, не мешкая, мы двинулись дальше. Канониры перезарядили пушки левого борта, пушки правого еще не стреляли. Хорош кораблик, прямо линкор самодельный.
«Двенадцать апостолов», «Король Ваза», «Тирпиц» в одном лице. Куча убитых татар, а с моей стороны нет даже раненых. Здорово защитили железные борта. Однако надо было поторопиться. Обычно татары высылают впереди основного войска небольшой дозор, его мы и побили. Ежели основная шайка слышала грохот пушек, то успеют подготовиться или удерут. Мне бы не хотелось ни того ни другого. Чем больше нехристей здесь и сейчас положим, тем спокойнее будет плавать потом. Каждый татарин уходил из юрты в набег на русскую землю грабить, убивать, насиловать, брать в плен. А когда вернутся с пустыми руками далеко не все, горячие головы поостынут. Не ходи, татарин, на Русь, здесь живет твоя смерть! Через несколько верст, когда потянулись незнакомые места, мы увидели татар. Стояли они лагерем на берегу, разбили несколько юрт, чувствовали себя спокойно, на кострах жарилась баранина. Да и чего опасаться – вперед ушел дозор, ниже по течению земля татарская, оттуда нападение не последует. Зато наша позиция была очень хороша, берег пологий, далеко от берега татарам не отойти – холмы с крутыми склонами. Завидев нас, нехристи радостно завизжали, вскочили на лошадей, бросились к воде, осыпая нас стрелами, которые со зловещим шелестом вонзались в деревянные части корабля. Выждав немного, когда их соберется побольше, мы мигом опустили паруса, залпом левого борта накрыли татар, на веслах развернули судно и грохнули пушками правого борта. Этот разворот со стрельбой поочередно обоими бортами мы многократно отрабатывали. Пока развеивался пороховой дым, канониры в поте лица перезаряжали пушки. Еще с начала я приказал развесить порох и картечь и уложить навески в мешочки, перезаряжание значительно ускорилось. Если другие пушкари черпали порох из бочки специальным совком – шуфлой, затем забивался пыж, и поверх него насыпалась картечь, причем на глаз, поэтому точность от выстрела к выстрелу была разной. При моих же усовершенствованиях скорость заряжания три-пять минут, а не двадцать, как у других. Дым поднялся над водой и кораблем. На берегу лежала куча всадников и лошадей, кое-кто шевелился, но в основном все убиты, картечь из пушки на семьдесят метров – это ужасно. Несколько оставшихся в живых из задних рядов улепетывали к лагерю, нахлестывая коней. На коне от пушки не ускачешь, я махнул рукой: «Залп!»
Пушки дружно грохнули, и матросы веслами снова развернули кораблик, еще раз залп!
Я успел прокричать: «Ядрами заряжайте!» Лагерь от воды был метрах в двухстах, картечью же не достать, далековато, для ядер в самый раз. Мы крутились на месте, изрыгая ядра, стреляли то левый, то правый борта. В лагере все перемешалось, юрты завалились, поднимался дымок, видно, загорелось что-то. Татары, пешие и конные, носились по лагерю, пока не организовались и снова ринулись на нас, на этот раз не плотной толпой, а развернутой цепью. Стрелы сыпались на кораблик, как град, не причиняя вреда. Залп картечью левым бортом, разворот, залп правым. Я не терял времени, пока пушкари перезаряжались, я из штуцера выбивал начальников – у каждого сотника или десятника в стремени стояло копье с бунчуком, у простых воинов его не было. Три выстрела – трех командиров не было, упали под копыта с простреленными головами. Для мушкетов было далеко, а для штуцера в самый раз. Весь берег был усеян трупами татар и лошадей. Сколько их там было – полсотни, сотня? Татары отхлынули, собравшись у лагеря, у берега вертелись на конях лишь два татарина – то ли разведка, то ли сторожа. Из пушки по ним стрелять не будешь – мелковата цель. Но одного, тщательно прицелившись, я убил, вогнав пулю в грудь. Второй, видя бесславную смерть товарища, умчался в лагерь. Я не дал татарам отдыха – удумают какую-либо пакость, пушки стреляли почти непрерывно. Нервы у татар не выдержали – потери несли постоянно, бросив пожитки, рванули вниз по течению. Надо не дать им уйти, холмы дальше могут быть от воды дальше, стоит им удалиться от реки метров на двести, из пушек не достать, а на земле нам не устоять – коней нет, людей мало. Мы распустили паруса, команда села на весла, еще и течение помогало. Корабль шел почти вровень с лошадьми, лишь немного отставая. Но и лошади уставали, ветер же дул в паруса с прежней силой. Я подгадал удобный момент, когда холм заставил татар прижаться ближе к реке, залпом ударили орудия борта, в темпе стали перезаряжать. Картечь и так снесла коней и людей в хвосте отряда. Эх, скорости бы нам еще прибавить, да невозможно. Будем преследовать, когда-нибудь лошади выдохнутся. Через полчаса гонки гребцы стали уставать, ход несколько замедлился, но и лошади выдохлись, заводных из лагеря не все татары успели взять. Как только отставшие равнялись с кораблем, следовал залп картечью. Татарский отряд потихоньку редел. В сердце моем, так же как и у моих товарищей, горел огонь ненависти к татарам – сколько людей русских было убито и угнано в плен, где сгинули бесследно. Вот и сейчас – русская это земля, что на ней вооруженному отряду делать? Ясно, грабить пошли. Добивать их надо, чтобы до ханства своего не добрались, если успеют своих предупредить, может быть худо, у татар тоже корабли есть. Правда, с нашим доморощенным линкором им по боевой мощи не сравниться, но придется прорываться. Холмы внезапно отошли от берега метров на пятьсот, татары не замедлили этим воспользоваться и отвернули от реки. Черт, неудача. Но при осмотре в подзорную трубу все оказалось не так плохо, выхода с этой подковы не было, только вернуться назад, а здесь мы. Встали на якорь, носом к берегу, пушки каждого борта держали под прицелом берег. Вверх по течению они пойти вряд ли рискнут, скорее всего будут ждать вечера, чтобы под покровом темноты прорываться на свои земли. Надо было думать, как помешать. Я подозвал Сидора. Судили, рядили, но ничего толкового в голову не приходило. Меж тем дело шло к вечеру, еще часа три-четыре, и будет темно, под покровом темноты татары точно прорвутся по берегу вниз, что толку стрелять в темноте, только зря переводить порох и картечь, татары это тоже понимали и сидели в котловине тихо, сил набирались для броска. В сердцах я взобрался на мачту, захватив штуцер, и стал отстреливать татар. Расстояние было слишком велико, но по толпе стрелять можно было. Правда, сделав несколько выстрелов, занятие это бросил, никто не упал, видно, пули не долетали. Но с мачты я увидел другое – ниже по течению холмы подходили к берегу совсем близко, от силы метров сто, стоило спуститься на версту, как мы плотно закрывали бы огнем этот проход. Я спустился с мачты, велел сняться с якоря и спуститься по течению. Встали у намеченного мною места на якорь. Все орудия с правого борта перетащили на левый. Посоветовался с Сидором и отправил к холмам одного из воинов с заданием – когда пойдут татары, дать сигнал зажженной свечой. По светлому воин должен дойти до холма. Найти укрытие, чтобы и татары не узрели, и мы картечью не зацепили. Воин ушел, мы поужинали всухомятку и улеглись спать, выставив часовых. Около полуночи я проснулся, разбудил Сидора. Он отмахнулся.