– Вряд ли татары сейчас пойдут, сначала пошлют разведчика, посмотреть, где мы, а только потом пойдут сами, полагаю, что уже под утро, когда стража устанет да спать сильнее всего хочется.
В его словах был резон. Людей я будить не стал, лишь проверил часовых. Часа в три ночи часовых поменяли на свежих, причем я предупредил – слушать внимательно, при подозрительных звуках – сразу докладывать. Сам уселся рядом с железным бортом, тоже вслушивался, но, кроме журчания воды у корпуса ушкуя, не слышал ничего. Часов около четырех-пяти ко мне подполз один из часовых: – Слышу шум.
Я приподнялся – далеко слышался небольшой шум, вероятно, татары обмотали копыта лошадей тряпками и ехали тихо, не пуская лошадей галопом. Видно, разведчик узрел, где стояло наше судно, теперь тати потихоньку хотели проскочить место стоянки. Все, как Сидор сказал. Я распорядился разбудить всех, причем по-тихому, не поднимая шума, и смотреть на склон. Должен зажечься огонек свечи. Канонирам быть у пушек с фитилями наготове. Неясный шум перемещался, вот он почти напротив нас. Я забеспокоился – не уснул ли наш воин, а может, его татарский разведчик обнаружил да и прирезал? Нет, жив курилка, на склоне вспыхнул маленький огонек, моргнул трижды и погас.
– Огонь! – закричал я.
Пушки залпом грохнули, и корабль ощутимо качнуло. Все-таки огонь залпом из шести пушек с одного борта – рискованно, отдача очень сильная. Канониры бросились перезаряжать пушки, а с берега неслись крики и стоны раненых, визг и ржание лошадей. Только перезарядили, я снова крикнул:
– Огонь!
Еще залп, все заволокло дымом. Я прокричал:
– А теперь из мушкетов, ребята!
Команда схватила мушкеты и стала палить в темноту, ориентируясь по звукам. После того как все выстрелили, стали перезаряжать пушки, матросы занялись мушкетами. В темноте заряжали долго, но факелы зажечь опасались, будем видны как на ладони. С берега доносились хрипы и стоны. Решили ждать рассвета, тем более небо за холмами уже начало светлеть. Через час стало достаточно светло, чтобы увидеть картину. Берег вдали, ближе к холмам, был завален людскими и конскими трупами. Людей на конях и без видно не было. Большая часть команды высадилась на берег, только у пушек остались несколько канониров. Подошли ближе к побоищу, завидя нас, из-за большого камня на холме спустился наш товарищ. Убитых и раненых было много, наверное, около полусотни. Раненых тут же добили саблями и ножами, действуя по принципу труп врага хорошо пахнет. Жаль только, что не было известно – успел кто-нибудь прорваться или нет. Вернулись на ушкуй и решили сплавляться вниз, держа берег под контролем. Пока матросы поднимали паруса, канониры вернули три пушки на правый борт. Судно заскользило вниз. Часа через два навстречу нам попалась купеческая ладья, шедшая в Пермь. Мои люди успели, пока суда расходились, спросить – не попадались ли татары на лошадях по левому берегу.
– Нет, никого не видели, а в чем дело?
– Да татар мы маленько пощипали, интересуемся – не ушел ли кто?
– Бог вам в помощь! – раздалось с проходящей ладьи.
Кабы не мы, вряд ли ладья ушла невредимой мимо татарского лагеря. На душе стало спокойней, команда расслабилась. Теперь можно к берегу приставать, костер развести, люди два дня горячего не ели. Сварили кулеш с вяленым мясом, поели да тронулись в путь. Встречных опрашивали, не видали ли татар? Все открещивались – не видели и вам того же желаем. Спустились до слияния Камы и Вятки. Решили встать у излучины, переночевать. Если кто из татар и ушел, этого места не минует. Выставили часовых, поужинали и улеглись спать. Никого из конных татар не видели, а дальше уже начиналась земля Казанского ханства. Хорошо бы Казань проскочить без приключений, а идти придется против течения, ход будет невелик. А вообще в дальнейшем придется прокладывать путь – от Камы до Вятки устраивать волок, в верховьях обе реки тянутся параллельно друг другу, или держать суда отдельно на Вятке и Каме, а остальной путь проделывать на лошадях. Конечно, это более хлопотно, чем одним судном плыть от прииска по Чусовой, Каме и по Волге до Нижнего, да больно уж проблем с татарами много, беспокойный народец – все сабелькой помахать хочет. От слияния Вятки с Камой до слияния Камы с Волгой дошли за сутки, реки здесь были полноводные, на средине реки течение быстрое, отмелей нет, шли ходко, делая в час по пять-шесть морских узлов. Повернули направо, пошли по Волге вверх, через время показалась Казань. Пока шли по татарской земле, к берегу не приставали, опасались нападения. То я, то Сидор подменяли кормчего, держа кораблик посреди фарватера. По Волге у Казани болтались два небольших татарских суденышка, завидев нас, одно их них приблизилось, на плохом русском один из татар закричал:
– Эй, урус, что твоя здесь делает, если товар продажа везешь, пошлина давай, таньга давай.
Я достал из кармана перстень, что получил в свое время в Казани от визиря, и когда татарская посудина стукнулась бортом о наш ушкуй, показал ею татарину, на чистом татарском сказав:
– Узнаешь ли ты перстень великого визиря?
Пожалуй, от хорошего татарского, на коем я заговорил, эффекта было не меньше, чем от перстня. Татары замахали руками.
– Свободен, плыви куда хочешь, мы не держим, да продлятся годы великого визиря, пусть стада его будут тучны и женщины плодовиты.
Я ответил:
– Воистину так.
И мы, оттолкнувшись веслами от татарского судна, медленно стали подниматься под парусами вверх. Стены и пригороды Казани проплывали мимо. Команда утирала вспотевшие от напряжения лбы, но молодцы, не растерялись, канониры были у пушек, держа в руках тлеющие фитили. Если бы что-то пошло не так, татары получили бы залп из трех пушек, на дистанции удара кинжалом ни одно судно не выдержало бы, сразу пошло на дно, только тогда пришлось бы прорываться с боем. Сидор подошел:
– Здорово ты на татарском с ними объяснялся, а то бы в трюм полезли – товары досматривать, выкрутились, слава богу.
Я снял с пальца перстень, показал его Сидору, тот, повертя в руках, разглядывая арабскую вязь букв, вздохнул и отдал назад.
Дальнейший путь до Нижнего прошел спокойно. Демидов встретил радостно, команду распорядился накормить да спать уложить, а мы направились в его кабинет. Сначала я рассказал, что видел на прииске, похвалил за усердие Дмитрия. Все же демидовский человек был, рассказал о бое с татарами. Наконец дошло дело и до каменьев. Я высыпал изумруды на стол, и мы стали их делить, раскладывая попарно, по размерам – маленький с маленьким, большой с большим. Когда все они были разделены на две кучки, Алтуфий пересчитал свою половину, отсчитал несколько штук и подвинул мне:
– Твои пять процентов, как и договаривались.
Я тоже пересчитал свои камни – их оказалось двести шестнадцать штук. Неплохо! До этого момента я не открывал мешок. Уложив камни в кожаный мешок, я с Алтуфием спустился в трапезную, где вместе с его семьей поужинал. Всех я знал – жену, сыновей, невесток – поэтому ужин прошел в непринужденной атмосфере. Утром я распрощался с компаньоном и хлебосольным хозяином, условившись, что по весне, когда сойдет лед, я снова поплыву на прииск. Со своей стороны Алтуфий заверил, что тоже подготовит судно с запасами провизии для рабочих. Зима уже была не за горами, по утрам подмораживало, иногда срывался снежок, мы торопились, как бы лед на реке не встал, но добрались благополучно. На второй же день я на возке под охраной Сидора и двух его воинов поехал к ювелиру. Абрам, увидев меня, весь расплылся в приторной улыбке: