– Не за тем я в институте учился зубы мудрости выдирать, чтобы перед оконной решеткой пасовать, – хмыкнул папа.
– Полезешь ты, – сказала дядя Миша, – у тебя зад тощий!
– Зато голова большая, – не согласился папа.
– Давай сравним твою голову с моим задом, – внес рацпредложение дядя Миша.
– Не надо! – испугался папа. – Я так полезу.
Дядя Миша, не выпуская из рук банок, встал под окошком погреба и подставил спину отцу. Тот взобрался ему на спину и пролез в раздербаненное окно погреба.
Мы с Маней, затаив дыхание, следили за телодвижениями наших пап. Нам очень хотелось понять логику вещей, которые сейчас творили два самых главных мужчины нашей жизни.
Какое-то время папины ноги торчали из окна, потом он с глухим стуком свалился внутрь погреба. Мы испугались. Но через секунду в окно высунулись папины целые и невредимые руки.
– Банки! – скомандовал он голосом, которым командует на операции – «скальпель»!
Дядя Миша передал ему банки по одной. Папа наполнил их вином из бочонка и передал обратно дяде Мише.
– Вот у нас и есть вино, – возликовал дядя Миша, – а главное, не надо ни к кому на поклон за ключом идти, это во-первых, а во-вторых, пусть знают, кто в доме хозяин!
– Миша, – позвал из погреба отец.
– А то пилят и пилят! – распалялся дядя Миша, не обращая внимания на отца. – Сколько можно пилить? Женщины, хохохо!!! Волос длинный, ум короткий!
– МИША!
– Да, мой брат!
– А как я отсюда выберусь? – промычал отец. – Встать не на что. Можно на бочонок, но я его не приволоку, он тяжелый. Пытаюсь подтянуться на руках, но с трудом дается. Опереться хотя бы на что!
Дядя Миша сразу протрезвел.
– Сейчас принесу табуретку, – ринулся он к дому.
– Складную? – крикнул ему вслед отец.
– Нет! Складных у нас нет!
– Так не пролезет, – взвыл отец.
Далее мы с Маней в гробовом молчании наблюдали, как дядя Миша лихорадочно придумывает способы, чтобы вытащить отца из погреба.
– Пошарь руками кругом, авось что массивное оторвешь, раз отрывать у тебя так хорошо получается!
– Нету!
– Пойду искать веревку!
– Зачем???
– Кину тебе в окно, обвяжешься ею, а я тебя вытащу!
– Брат! (Вопль отчаяния.)
– Хорошо, не буду!
– Дядь-Миш! – подала все-таки голос я.
– Подожди, Наринэ, не мешай, – отмахнулся дядя Миша.
– Сейчас приволоку сюда Манин письменный стол! – хлопнул себя по лбу дядя Миша.
– Зачем? – протрубил из погреба отец.
– Взберусь на стол, пролезу по пояс в окно, ты схватишься за меня, и я тебя вытащу.
– Тогда притащи просто стул!
– Он в окно не пролезет!
– Зачем в окно! Встанешь на стул и пролезешь по пояс в окно. Какая разница, на чем стоять?
– Брат, ты умнее, чем я думал! – просиял утренним солнышком дядя Миша. – Сейчас принесу!
– Пап! – не выдержала Маня.
– Подожди, Маня, не мешай, – рассердился дядя Миша.
Мы с Маней переглянулись и продолжили дальше играть в настоящих женщин.
Всего каких-то полчаса, и сильная половина человечества в лице наших доблестных отцов явила миру всю мощь своего аналитического, а местами и пытливого ума. Ради того, чтобы вытащить из погреба два литра домашнего вина, была снесена одна оконная решетка, порушена часть стены и ободрана обивка на практически новом стуле. У отца все руки были в ссадинах, а у дяди Миши на спине по шву треснула сорочка.
Зато от победного сияния их лиц таяли арктические ледники, а перелетные птицы поворачивали вспять свои стаи.
– Видели? – гаркнули они нам.
– Аха! – радостно улыбнулись мы.
– Во-во! – хмыкнули они и пошли домой продолжать прерванный банкет.
Когда наши папы скрылись за углом, мы с Манькой подняли с земли маленький деревянный прутик, поддели им язычок замка и с легкостью открыли дверь погреба. Постояли какое-то время перед открытой дверью. Зашли в погреб, захлопнули дверь. Повернули специальную пимпочку, замок щелкнул, и дверь открылась.
Мы вышли и уставились на Васю.
Вася понуро стоял под открытым небом и прятал от нас свои глаза.
Это был день, когда зерно сомнения во всесилии мужчин дало первый крохотный росток в наших неокрепших душах.
«Бедненькие», – подумали мы и пошли дальше копать клад. Деньги при таком раскладе ведь кому-то надо было зарабатывать.
– Ба, а можно мы пойдем к мсье Карапету?
Ба только что накормила нас тушеными овощами и маялась совестью. Потому что она как никто другой знала – не существует на свете более ненавистного для нас блюда, чем тушеные овощи.
Ба нарезала кубиками картофель, болгарский перец и баклажаны, кружочками – помидоры и репчатый лук и тушила все это добро под крышкой на маленьком огне. Называлось ненавистное блюдо «аджапсандали на скорую руку». Подавалось оно обильно посыпанным свежей зеленью и красным сладким перцем, с кусочком подтаявшего сливочного масла.
– Или вы покушаете овощей, или не встанете из-за стола, ясно? – подбадривала Ба, со стуком ставя перед нами тарелки с псевдоаджапсандали. Мы принюхивались и закатывали глаза.
– Бааааа, ну сколько можно готовить этот ужасный обеееед!
– Сколько нужно, столько и можно, понятно? – отрезала Ба и садилась напротив. – А теперь вы быстренько покушаете, а потом еще протрете до блеска тарелки.
– Ааааааа, – торговались мы, – поедим немного и всеоооо! Пять ложек! Ладно, семь!
– Чтобы тарелки сияли чистотой, – не поддавалась Ба, – иначе если оставите их грязными, то что случится?
– Наши мужья будут некрасивыыыыымииии, – выли мы.
– Ага, – поддакивала Ба, – и каждый раз, просыпаясь с утра и глядя на безобразное, волосатое и клыкастое лицо своего мужа, что вы будете думать?
– Что он такой некрасивый потому, что мы в свое время не доедали тушеныыыые овощиии!
– Вот! – победно хмыкала Ба.
Она умудрилась внушить нам, что если оставлять за собой на тарелке еду, то будущий муж лицом будет напоминать объедки. И мы в это свято верили!
Самосовершенствование – процесс необратимый. А в условиях, приближенных к боевым, – еще и неизбежный. Поэтому мы с Маней находились в постоянном поиске каких-нибудь обходных путей, чтобы облегчить наше горькое существование. Бесконечно эволюционировали, если можно так выразиться.