— И что же случилось?
— Сырость, — сказал Тартальоне. — Время. Жизненные невзгоды. Вопиющее отсутствие множества людей, работающих сутки напролет, чтобы снабжать меня необходимым. Но!
Он забегал по комнате, послышался стук пластика с последующим всплеском погружения в колыбель, наполненную жидкостью.
— Но до того как они удрали, эти маленькие феи в купальных халатах, они передали мне один свой секрет. Самый важный секрет. Алхимию. Как превратить скучные старые растения в бухло.
Раздался еще один шлепок. Тартальоне протянул Питеру кружку, глотнул из своей и продолжил бесноваться:
— Знаете, что самое безумное на базе СШИК? Одна-единственная, но ужасная лажа? Я расскажу. Там нет перегонной установки. И нет борделя.
— Это две лажи.
Тартальоне проигнорировал его замечание, будучи уже подогретым:
— Я не гений, но пару истин познал. Я разбираюсь в существительных и глаголах, я знаю, что такое губные фрикативы, я разбираюсь в человеческой природе. Знаете, что люди начинают искать через пять минут после прибытия на новое место? Знаете, что у них на уме? Я вам скажу — как бы потрахаться и как бы добыть субстанцию, дурманящую сознание. Если это нормальные люди. И что делает СШИК в своей бесконечной мудрости? Что они делают? Они обшаривают весь мир, чтобы откопать людишек, которым это не нужно. Которые, может, и нуждались в этом когда-то, но больше не нуждаются. Ага, они могут врубить пару шуток про кокаин и про баб — вам знаком Би-Джи, как я понимаю?
— Знаком.
— Триста фунтов блефа. Этот парень убил в себе каждую естественную потребность или желание, известные человечеству. Все, что ему надо, — это работа и полчаса под огромным желтым навесом, дабы покачать мышцы. И остальные, Мор-телларо, Муни, Хейз, Северин, — я уж и забыл их чертовы имена, да какая разница, все они на одно лицо. Вы думаете, я — с придурью? Вы думаете, я — псих? Взгляните на тех зомби, приятель!
— Они не зомби, — сказал Питер терпеливо. — Они хорошие, порядочные люди. И стараются как могут.
Тартальоне сплюнул забродивший сок белоцвета в пространство, их разделяющее.
— Как могут? Как могут? Бросьте-ка ваши чирлидерские помпоны, padre, и посмотрите, что СШИК здесь натворил. Сколько тут по шкале живости? Два с половиной деления из десяти? Или два? Кто-нибудь учил вас танцевать танго, прислал ли вам хоть кто-то любовное письмо? А как там поживает родильное отделение СШИК? Не топочут ли там piccoli piedi? [40]
— Моя жена беременна, — услышал Питер свои слова. — Они ее сюда не допустили бы.
— Конечно нет! Сюда попадают одни зомби!
— Они не...
— Cascaras [41] , пустые сосуды, каждый из них! — объявил Тар-тальоне, громогласно пуская ветры в приступе праведного гнева. — Весь этот проект... Nefasto [42] . Нельзя создать процветающее общество, не говоря уже о новой цивилизации, если просто соберете кучу людей, у которых, мать их так, никаких проблем. Scuzi, прости меня, мама, это невозможно. Хотите рая — вам придется строить его на войне, на крови, на зависти и неприкрытой алчности. Строители рая должны быть прожженными эгоистами и психами и так этого желать, чтобы пойти по трупам, они должны быть харизматичны и очаровательны и должны увести у вас жену из-под носа, а потом надрать вас на десять баксов. СШИК полагает, что таким образом они создают команду мечты, ну да, это мечта, сон, и им надо проснуться и понюхать свои мокрые пижамы. СШИК полагает, что может просеять тысячу кандидатов и найти мужчину или женщину, которые сладят со всеми, кто будет работать, не став шилом в заднице, кто не будет раздражаться или впадать в депрессию и не дойдет до невменяемости, погубив весь сучий проект. СШИК ищет тех, кто чувствует себя дома везде, даже у черта на куличках, даже здесь, людей, которым все безразлично, кто не суетится, не потеет, этаких бодрячков, «раз-два — взяли». Кому нужен этот дом, кого волнует, что ваш дом и его окрестности под водой, кому интересно, что ваших соседей поубивали, кому есть дело до того, что дюжина подонков изнасиловала вашу дочь? Ведь все и так в конце концов сдохнут, правильно?
Тартальоне тяжело дышал. Его голосовые связки не годились для таких излияний.
— Вы действительно думаете, что миру конец? — спросил Питер.
— Господи долбаный Иисусе, padre, вы христианин или что? Разве это не самое, блин, главное для вас? Разве конец света — не то, чего вы ожидаете уже тысячи лет?
Питер откинулся назад, позволяя телу погрузиться в гнилую подушку.
— Я не так давно живу.
— Ооооо, это что — оскорбление? Я чую оскорбление? Неужто предо мной разгневанное дитя Божие?
— Пожалуйста... не зовите меня так.
— Вы из безкофеиновых христиан, padre? Диабетическая облатка? Без добавления догматов, низкое содержание вины, минимум Страшного суда, стопроцентное отсутствие второго пришествия, ноль Армагеддона. Разве что распятый еврей в следовых концентрациях. — Голос Тартальоне сочился презрением. — Марти Курцберг — вот он был человек истинно верующий. Молитва перед едой, «Твердыня наша — вечный Бог», никаких тебе херовин про «Кришна тоже мудр», всегда в пиджаке, брюки наглажены, ботиночки блестят. И если поскрести его поглубже, он скажет вам: «Вот они — последние дни».
Питер с трудом проглотил что-то с привкусом желчи. Даже если он сам умирал, он не думал, что мир доживает последние дни. Господь не позволит так просто умереть на планете, которую Он так возлюбил. Он отдал единственного Сына, чтобы ее спасти, в конце концов.
— Я просто стараюсь обходиться с людьми так, как обходился бы с ними Иисус. В этом смысл христианства.
—Ага, просто прекрасно, класс. Molto ammirevole! [43] Снял бы шляпу, кабы была. Да ладно, дитя Божие, хлебни со мной, бухло что надо.
Питер кивнул, закрыл глаза. Тартальоне еще бубнил что-то про СШИК, но явно начал выдыхаться.
— Значит... Причина, по которой вы все здесь, миссия СШИК... не... не попытка добыть... не... уф... не поиск новых источников... уф...
Тартальоне выкашлял еще несколько фрагментов легких.
— Все кончено, palomino. Все! У нас есть грузовики, но нет гаражей, capisce [44] . У нас есть корабли, но гаваней нет. У нас еще стоит и сперма есть, но женщина умерла. Очень скоро все женщины умрут. Земле кранты. Мы истощили все шахты, выкопали все ископаемые, мы съели все съедобное. Е finito! [45]