– Да какой-то номер неизвестный…
– Дай-ка гляну!
– Зачем? – всполошилась она.
– Вдруг Федосов, – пожал он плечами.
– При чем здесь Федосов? – Настя глянула на него, как на идиота.
– При том, что я его номер знаю…
Он чуть ли не силой забрал у нее телефон, открыл список входящих звонков. Последний номер – сплошь цифры, к тому же он был в единственном числе. Или Насте с этого телефона звонили впервые, или она каждый раз удаляла звонки.
Гордеев набрал номер, приложил трубку к уху, пошел вызов. Настя напряженно смотрела на него, ее пальцы нервно теребили поясок халата.
Человек на том конце невидимого провода ответил на вызов, но ни слова не сказал. Гордеев с трудом, но улавливал его взволнованное дыхание. Он ждал, когда Настя первая заговорит… Неужели Лопахин? А ведь он должен был понимать, с кем сейчас и в какой ситуации находится его жена.
Гордеев незаметно нажал на сброс и выдал в трубку:
– Лопахин?! А ведь я знал, что это ты!.. Извини, мы с Настей заняты, сейчас закончим, она сходит в душ и позвонит тебе, лады?
Гордеев снова нажал на сброс – на этот раз демонстративно, движением пальца, в которое, как могло показаться, он вложил всю свою силу, каждая мышца его тела напряглась.
Настя смотрела на него большими недоуменными глазами, она, казалось, не могла поверить в происходящее. И он смотрел на нее с насмешкой, провоцирующей на разговор.
– Хочешь сказать, что это был Вадим? – не выдержав напряжения, спросила она.
– Ну, он не представился, но я узнал его голос, – уверенно соврал Гордеев.
Не слышал он голос, и входящий номер отличался от того, на который он совсем недавно звонил Лопахину. Но есть дешевые телефоны, можно иметь на одной руке хоть с десяток, а номера хоть каждый день меняй…
– Он что-то сказал?
– А он не должен был говорить?..
– Ну, не знаю…
– Не должен был, но сказал. Не выдержала душа поэта… Ты давай, поторапливайся, Вадим сейчас придет. Я ему здесь встречу с Лерой назначил.
– Ты?! Ему?.. Что-то я тебя не понимаю, – Настя и пыталась взять себя в руки, но внутренняя растерянность размывала ее усилия, как вода – рыхлые глинисто-песчаные берега.
Не из той породы она, чтобы играть в серьезные игры, – и непонятно, зачем ей все это нужно?.. И порода не та, и ситуация шаткая – из плохо стыкующихся нагромождений. Если Гордеев сможет разрушить ее защиту, многое прояснится.
– Я только что звонил твоему мужу, сказал, что Лера хочет встретиться с ним здесь, в этой квартире.
– Зачем ты ему звонил? – Настя еще не понимала его логику, но уже злилась.
И взгляд у нее нехорошо заблестел, и губы вытянулись в недобрую линию.
– Чтобы голову ему заморочить. И заморочил. Он ничего не понял. И позвонил тебе.
– Это не он звонил.
– Он!
– Зачем ему? – Настя ожесточенно мотнула головой.
– Ты придумала историю с Лерой. И эту квартиру ты сняла!
Усатов нашел хозяина этой квартиры, навел справки. Не Лера за нее платила, а женщина, внешне ничем на нее не похожая. И Настю хозяин в этой женщине не признал, но та могла действовать через посредника. Так же как и Лера. Но жилье сняли совсем недавно и заплатили всего за три месяца… Не было здесь Леры, и Гордеев должен был окончательно в этом убедиться, поэтому и пошел на авантюру. И в долгий ящик это дело не откладывал: надоела вся эта тягомотина в болоте неопределенности, пора уже встать ногами на сухую тропу, пора идти по истинному пути к правильной цели…
– Я не снимала! – Настя, казалось, не чувствовала в себе уверенности, но голос ее прозвучал громко, четко.
– Да, но ее сняли в сентябре этого года…
– Не знаю, может быть.
– Но ты говорила, что твой муж с мая не встречается с Лерой.
– Значит, встречаются… Вот, в сентябре начали… И квартиру заново сняли… Сначала сдали, затем сняли…
– Настя, ты себя слышишь? Несешь какую-то дичь!.. Не было здесь Леры! Не было!
– А фотография откуда?
– Это твоя фотография. Ты у меня из кабинета стащить могла. Когда мы еще вместе работали…
– Я?! – Настя оглянулась по сторонам, как человек загнанный в угол.
– Ты!
– Ничего я у тебя не брала! И откуда фотография, не знаю… Лера обронила!.. Когда с Вадимом была…
Но Гордеев ей не враг, и она это понимала. Уже не друг, но как бы еще и не враг, а значит, ловушка, в которую он ее загнал, не жесткая и с низкими бортами, из нее можно легко выскочить. С человеком так бывает во сне, вроде бы и безвыходная ситуация, но внутренний голос из реальности снижает уровень восприятия до игры в поддавки, тогда и горы становятся по плечо, и моря – по колено…
– Да нет, не Лера здесь с Вадимом была! Здесь ты! Со мной! И спали мы с тобой по-настоящему!.. Вот я и спрашиваю, как Лопахин благословил тебя на это дело!..
– Он не благословлял.
– Хочешь сказать, что ты наплевала на него?
– Не хочу… Он не знает про нас…
– Знает!.. Ты его покрываешь, Настя! Любишь ты его или нет, но ты готова стелиться под меня, чтобы вытащить его из болота… Да, я сейчас живу с тобой, но я не живу в тебе, Настя! Телом ты со мной, а мыслями где-то далеко, может, с мужем, может, с Раскатовым. Мы не идем с тобой по жизни. Левые у нас движения. А почему левые? Потому что ты уводишь меня от своего мужа!
– Глупости! – Настя подняла разведенные вширь руки, выставив указательные пальцы.
Казалось, она собиралась вставить пальцы в уши, зажмурить глаза, на всю ширину открыть рот и завизжать. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не хочу знать!..
– Я говорил с Катей, у вас в семье был скандал из-за меня. Как будто у меня был с ней роман… Твой муж меня обвинял. Твой муж меня проклинал. Твой муж грозился меня посадить! – наседал Гордеев. – Было такое?
– Ты допрашивал мою дочь? – истерично воскликнула Настя.
– Я допрашивал свою дочь! Или нет?
Она глубоко вздохнула, чтобы вместе с потоком воздуха выплеснуть наружу свою желчь, но сдержалась. И воздух выдохнула, как при дыхательной гимнастике в упражнении, настраивающем на достойное преодоление препятствия. И не сказала ничего, как будто суть вопроса не стоил и выеденного яйца. Действительно, какая сейчас разница, чья Катя дочь? И если Гордеев ее допросил, то уже ничего не изменишь…
– Был скандал! И твой муж обещал меня посадить!
– За совращение малолетних…
– Какая же она малолетняя? Ей уже девятнадцать!
– Она твоя дочь! А ты был с ней!.. – Настя опустила голову, хищно, исподлобья глядя на него.