Балаганский подошел к нему, обнял. Ответного порыва не последовало.
– Поздравляю, Георгий! – несколько отчужденно сказал Сергей. – Я подумал и понял, что это не ты на меня стуканул. Ты меня, наоборот, – удерживал, ногой под столом пинал… Это Мишка, сволочь!
– Пойдем с нами на банкет! – искренне предложил Балаганский. – В шесть, кафе «Виктория».
Товарищ покачал головой.
– Нет. Помнишь, как Остап Бендер сказал: «Мы чужие на этом празднике жизни»? Я его сейчас прекрасно понимаю…
Кто-то взял Георгия под руку. Он обернулся – отец.
– Быстро пойдем, Виктор Дмитриевич зовет!
– Зачем? Ты что, говорил с ним обо мне?
– Нет, сам удивляюсь. Подошел офицер, сказал – главком зовет с сыном вместе.
Они пошли к трибуне. Здесь было много офицеров: стояли кучками, оживленно разговаривали, смеялись. Георгий встретился взглядом с обособленно стоящим майором Ивлевым: недавно тот получил повышение и стал начальником особого отдела. Вчера он вызвал свежеиспеченного лейтенанта, поздравил с окончанием учебы, поблагодарил за сотрудничество. Балаганский думал, что это прощание, но неожиданно услышал:
– Твое личное дело по нашей линии я отправил в часть. Как прибудешь, с тобой мой коллега встретится. Может, тебе какая-нибудь помощь понадобится…
Приподнятое настроение моментально улетучилось. На какое-то мгновение Георгия охватил ужас: «Они теперь от меня не отстанут!»
– Так это что, навсегда? – спросил он.
– Ну, что ты помрачнел? – рассмеялся особист. – Вот станешь с нашей помощью генералом, тогда, конечно, с учета снимут. Или когда на пенсию выйдешь.
Сейчас Ивлев безразлично отвернулся, как будто они вообще не были знакомы.
Зато их с отцом беспрепятственно пропустили на трибуну, где генерал Федоров увлеченно рассказывал что-то главнокомандующему и какому-то солидному седовласому мужчине в гражданской одежде.
– А вот мой личный пилот, Петр Семенович, ас из асов! – улыбнувшись, Толстунов шагнул навстречу, пожал руку отцу, потом Сергею. – А про тебя отец много рассказывал. И что характерно: никогда за тебя не просил: ни в Москве оставить, ни теплую должность подобрать!
Генерал-полковник обернулся к начальнику академии.
– А у тебя пятеро незаменимых – в столице без них не обойтись!
Федоров смущенно кашлянул.
– Так просят со всех сторон, Виктор Дмитриевич! Иногда отказать неудобно.
– Неудобно на потолке спать – одеяло падает! – буркнул генерал-полковник.
А гражданский назидательно сказал:
– Вот тут и надо проявлять партийную принципиальность!
Толстунов похлопал Балаганского-младшего по плечу.
– Может, у тебя есть просьбы, пожелания?
Конечно, проще сказать: «Никак нет!» и быть благосклонно отпущенным самым большим начальником в ракетных войсках. Но Георгия будто кипятком обдало.
– Товарищ генерал-полковник, есть просьба!
Федоров даже глаза выпучил: формальный вопрос, неужели непонятно! Куда он лезет, этот юнец?! Какие могут быть просьбы к главкому на трибуне после выпуска? И седовласый удивился. И отец. Даже сам Толстунов не ожидал такого ответа, улыбка исчезла, лицо стало строгим.
– Слушаю, товарищ лейтенант!
– Моего товарища курсанта Веселова отчислили из академии за глупый анекдот. А он отличный парень, учился хорошо и служить хотел. Разберитесь с этим, пожалуйста!
Федоров и штатский переглянулись с таким видом, будто молодой лейтенант громко испортил воздух.
– Не глупый, а антисоветский анекдот! – побагровев, отрезал Федоров.
– Хорошо учиться – мало! Ракетчику партия доверяет ядерный меч, поэтому он должен быть идеологически выдержанным! – сказал штатский, и Георгий понял, что это какой-то партийный начальник.
Главком повернулся к начальнику академии и резко сказал:
– Лейтенант не за себя просит, не теплое местечко в Москве выбивает! О товарище беспокоится! Завтра же доложите мне дело этого Веселова!
– Есть, товарищ главком! – принял строевую стойку Федоров.
– Я разберусь, товарищ лейтенант! – сказал командующий. – Обязательно разберусь. Счастливой службы!
– Ну, ты даешь, – сказал отец, когда они спустились с трибуны.
– Осуждаешь?
Вместо ответа Петр Семенович крепко обнял его за плечи.
Дорогу им загородил плотный подполковник – бывший начальник курса Харитонов.
– Балаганский, напоминаю: праздничный банкет состоится в кафе «Виктория», приглашаются родители, родственники, жены и лица к ним приравненные!
– Помню, помню, Иван Петрович! – радостно отозвался Георгий. У него будто гора с плеч свалилась.
19 октября 1982 года
Москва, Кремль
В коридорах Кремля генеральные конструкторы Усов и Головлев чувствовали себя неуютно. Даже Звезды Героев и медали лауреатов Ленинских премий (у Усова таких было две) не помогали сохранить обычную уверенность создателям мощнейшей ракеты в мире и системы, обеспечивающей ответный удар в случае успешной ядерной атаки противника. Конструкторские бюро, чертежи и формулы, научные споры, пыль испытательных полигонов и спёртость бетонных бункеров были для них более привычны. Но министр обороны приказал присутствовать – мало ли какие вопросы могут возникнуть: технические, военные, всякие… И на любой вопрос Хозяин должен был получить исчерпывающий и компетентный ответ.
Технари шли за мощнейшими военно-политическими фигурами – министром обороны маршалом Уваровым и командующим РВСН генерал-полковником Толстуновым. Это были пожилые люди – министру исполнилось семьдесят четыре года, главкому – шестьдесят восемь. Уварову путь по длинным коридорам давался с трудом, шел он медленно, с одышкой. Перед глазами Головлева торчала из мундира морщинистая шея маршала, и он отчетливо слышал его тяжелое дыхание. Толстунов был на голову выше каждого из них, держался он вполне бодро, но сдерживал шаг, чтобы не опережать министра, поэтому двигался какими-то скачками. При каждом шаге военачальники издавали звон: на их мундирах было куда больше государственных наград, чем на тщательно отглаженных гражданских пиджаках конструкторов.
«Мы за ними – как пехота за танками», – подумал Головлев. Но это было явным преувеличением. Каждому предстояло отвечать за себя. Дело военных руководителей – принимать решения и отдавать команды, а выполняют их исполнители, с них и спрос за все про все…
Усов уже бывал в Кремле неоднократно, а Головлев только однажды, когда получал награды: без широкой публики, по секретному указу, в другом корпусе, и мало что запомнил. Сейчас, шагая по красным ковровым дорожкам, он незаметно осматривался – любопытство брало верх. Строгие коридоры, мраморные лестницы, красные дорожки, прижатые к ступенькам бронзовыми прутьями, потолки с лепниной, стандартные занавески на окнах – все это напоминало дворцовый стиль. Но не старинного дворца, ставшего музеем, а действующего центра власти.