– Смотри, курсант! Вот свидетельства студенток факультета иностранных языков Московского педагогического института Лисиной, Каргаполовой и Манякиной. Они утверждают, что при совместной встрече Нового года ты рассказывал политические анекдоты про Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева!
Веселов сделал два нетвердых шага вперёд и пристально вгляделся в объяснительные, написанные разным, но похожим между собой каллиграфическим почерком. Под двумя размашистые и под одной куцая подпись. Последняя наверняка принадлежит этой дуре Марине. В глазах поплыло… Если разыскали девчонок, значит, за него серьезно взялись! «Если выпрут из комсомола – автоматическое отчисление из академии, – подумал он. – Но кто же из верных друзей настучал? Жорка или Мишка?»
Главный комсомолец академии положил объяснения девушек обратно и снял очки. Злые языки говорили, что в них не диоптрические, а простые стекла.
– Свободен, курсант! Пока. Завтра в шестнадцать часов в актовом зале состоится общее собрание комсомольцев курса. Подумай, как будешь оправдываться перед товарищами! Хотя, что бы ты там ни придумал, вряд ли они захотят терпеть в своих рядах антисоветчика! Иди!
– Есть, – еле выдавил Веселов, развернулся через левое плечо и на негнущихся ногах вышел из кабинета.
В коридоре его ждали Балаганский и Дыгай.
– Ну, чего он хотел? – спросил Балаганский.
– Небось, теплое местечко на комсомольской работе предлагал? – усмехался Дыгай.
Сергей презрительно осмотрел обоих.
– Завтра из комсомола исключать будут.
– Да ты что?! За что?!
– За анекдоты политические, которые на Новый год вам рассказал, – сказал он и пошёл дальше, давая понять, что разговаривать им не о чем.
– Не понял! – сказал Дыгай.
– Что ты не понял?! – Балаганский схватил его за грудки. – Зачем Жорку сдал? Что он тебе сделал? Ну, посмеивался немного, так без зла, шутейно…
– Ты что, офуел?! – отработанным движением Дыгай сбил захват. – С чего ты на меня бочку катишь?! Может, сам и настучал, а теперь стрелки переводишь?
Челюсть у него была открыта, и Георгий с трудом сдержал руку. Просто повернулся и пошел прочь. Дыгай смотрел вслед и крутил пальцем у виска. На лице его было написано искреннее недоумение.
В вестибюле уже висело объявление: «14 января в 16 часов состоится комсомольское собрание курса. Повестка дня: персональное дело комсомольца Веселова».
Из кабинета Беликова Веселов направился прямиком в общую библиотеку.
– Здравствуйте, Евгения Ивановна!
Молодая миловидная женщина за стойкой встретила его приветливо:
– Здравствуй, Сережа! Как сессия?
– Спасибо, нормально. Два экзамена сдал и зачет.
– Ну, а к нам зачем? У тебя же спецдисциплины.
– Евгения Ивановна, можно позвонить домой по городскому?
– Только недолго, ты же знаешь – не положено.
– Спасибо, я быстро.
Веселов поднял трубку. Она казалась тяжелее, чем обычно. И диск проворачивался с трудом.
– Алло, – почти сразу ответил знакомый голос.
– Здравствуй, пап!
– Здравствуй, Сережа! Что-то случилось?
– Меня из комсомола собираются исключить.
– За что?
– За анекдоты политические.
– Сколько раз предупреждал! – убитым голосом произнес отец. – Это дело серьезное… Ты понимаешь, что этим и нас с матерью подставляешь?
– Пап, не время сейчас! Завтра собрание. Ты можешь что-то сделать?
Отец долго молчал. Очень долго.
– Попробую, – наконец неуверенно сказал он. – С матерью посоветуемся, подумаем, на кого можно выйти. Только это совершенно другая сфера. Говорили тебе – иди по нашей линии…
– Спасибо, папа! – Сергей положил трубку.
Неужели из-за такой ерунды ему сломают жизнь? Молодому человеку в это не верилось. Может, потому, что он не хотел верить, а может, оттого, что не знал жизни. «Ничего, может, и обойдется», – подумал он.
* * *
Не обошлось.
Общее собрание курса прошло быстро. Беликов огласил повестку дня, довёл присутствующим содержание проступка Веселова, предоставил ему слово. Сергей сильно волновался, болела голова, в висках гулко пульсировала кровь, и он даже не помнил, что говорил. Впрочем, его слова, похоже, никого и не интересовали. Как по сценарию, выступили один за другим пять активистов с выступлениями, будто написанными под копирку: «Возмущены… Не имеет оправданий… Недостоин высокого имени комсомольца и звания офицера… Исключить из комсомола и просить руководство академии об отчислении…»
Открытое голосование… Лес рук. Единогласно!
Накануне Балаганский тоже позвонил своему отцу – описал ситуацию и спросил совета – как себя вести.
– Чем подтверждается? – сразу спросил подполковник, отслуживший двадцать два года и знающий армию как свои пять пальцев.
– Они девчонок опросили, с которыми мы Новый год встречали. Как их нашли – ума не приложу!
Балаганский-старший хмыкнул.
– Ты думаешь, это ваш комсомолец свидетельниц устанавливал и объяснения брал? Его руками твой куратор водит…
– Какой куратор? – спросил Георгий, но тут же понял, что отец имеет в виду Ивлева. – Так мне что делать? Мы с Сергеем столько дружили. Я хочу его поддержать…
– Не вздумай! Плетью обуха не перешибешь! Сценарий уже написан и вопрос предрешен! Ты ему ничем не поможешь, только себе навредишь! Голосуй, как все!
Георгий и проголосовал. Опустил голову и поднял руку. Опускал ли голову Дыгай, он не видел. Но, судя по результатам голосования, руку тоже поднял исправно.
Торжественно, словно приговор, Беликов огласил решение: «За поведение, компрометирующее высокое звание комсомольца, исключить курсанта Веселова из рядов ВЛКСМ».
Из актового зала бывшие друзья выходили по отдельности. Вокруг Веселова сразу образовалась пустота отчуждения. Все знали, что судьба его предрешена.
На следующий день Балаганский, улучив удобный момент, проскользнул в кабинет Ивлева.
– А, Георгий! – холодно встретил его особист. – Ты знаешь, я подвожу итоги нашему сотрудничеству и вижу, что ты не оказал мне никакой помощи! Даже про политические анекдоты, которые рассказывали в твоем присутствии, ты не счел необходимым доложить!
– А зачем, если вам всё Дыгай исправно докладывает? – хмуро сказал Балаганский.
Брови капитана удивленно поднялись почти до середины лба.
– Подожди, при чем здесь Дыгай?
– Да при том, что он тоже у вас на связи. Только не брезгует доносить на товарищей.