– Генерал Балаганский из самолета радировал, чтобы документы были доставлены ему в ближайшее время!
– Тогда будем вскрывать, – пожал плечами первый эксперт. – Циркулярной пилой сделаем разрез со стороны днища…
– А возможность взрыва?
– Существует. Но мы направим на него струю углекислоты, чтобы предотвратить возгорание. Если документы не сгорят, то их можно будет восстановить и после взрыва.
– Возможность взрыва надо исключить! – настаивал капитан.
– Исключить… Исключить не получится. Только свести к минимуму…
Эксперты принялись рассматривать изображение на мониторе, используя ручку вместо указки и переговариваясь вполголоса:
– Заряд соединен с одним замком – левым, вот провод… Если просверлить здесь и здесь, можно его перекусить…
Специалисты знали свое дело и через полтора часа Ерманов получил целой и невредимой пожелтевшую, отсыревшую картонную папку с грифом «Особой важности». Папка была опечатана, на обложке от руки написано: «Операция «Подснежник». Он тут же набрал приемную главкома, чтобы доложить об успехе. Но доклад не получился.
– Георгий Петрович заболел, – неожиданно сообщил референт.
Это было невероятно, как сообщение о том, что заболела баллистическая ракета.
– А что случилось?! – растерянно спросил капитан.
– Высокая температура, врач хотел отправить его в госпиталь, сказал, что это может быть энцефалит – генерал ведь только вернулся из Сибири, а там клещи…
– Так он в госпитале?
– Нет, приказал отвезти домой. И сказал, чтобы ты доставил ему какие-то документы…
– Есть доставить документы! – приободрился Ерманов: раз генерал требует документы, значит, все не так плохо…
* * *
Переиначивая известную поговорку, можно сказать, что если главком не идет в военный госпиталь, то военный госпиталь идет к главкому. Квартиру Балаганского за два часа посетили ведущие профессора Военно-медицинской академии: инфекционист, эпидемиолог и терапевт. Мнение их было единодушным: никакого энцефалита у генерала нет, а есть банальная сильная простуда.
– В Сибири очень коварная погода, там и в мае теплый бушлат не помешает, – сказал терапевт, и коллеги кивнули, соглашаясь. – К тому же вы перенесли нервный стресс, который ослабил организм… Несколько дней постельного режима, антибиотики – и все пройдет!
Коллеги снова кивнули.
– Ну, и отлично, – с облегчением произнес генерал. Он лежал на диване в спортивном костюме, а теперь почувствовал прилив сил и сел. – А то запугали меня этим энцефалитом…
– Это просто глупость, Георгий Петрович! – успокаивающе сказал инфекционист. – У энцефалита инкубационный период три недели!
– А раз мы во всем разобрались, то не выпить ли нам по рюмке хорошего коньяку? – спросил генерал, и консилиум единогласно одобрил эту идею.
Инесса быстро приготовила бутерброды с маслом и копченой колбасой, открыла оливки с анчоусами и вкатила в комнату сервировочный столик с коньяком и закуской.
Доктора одобрительно улыбались, и непонятно было, относятся эти улыбки к угощению или к генеральской жене, которая в пятьдесят лет сохранила гладкость кожи, блеск волос, девичью фигуру и соблазнительную улыбку. Поэтому первый тост подняли за здоровье генерала, а второй – за его очаровательную супругу, при этом доктора-полковники встали и выпили, отставив локти, по-офицерски. Потом почтили память славного летчика Петра Семеновича Балаганского, а дальше все пошло как обычно: выпили за ракетные войска, за медицину, за мир во всем мире… Потом бутылка кончилась, и доктора распрощались.
А через полчаса в дверь позвонил капитан Ерманов. Инесса впустила его, ласково улыбаясь, показала на стоящие под вешалкой тапочки для гостей и тихо предупредила:
– Георгию Петровичу надо отдыхать, не занимайте его долго…
Пройдя в комнату, капитан обнаружил начальника лежащим на диване, красное лицо свидетельствовало о высокой температуре, хотя в воздухе отчетливо витали и запахи спиртного. Коротко доложив результаты похода в институт, Ерманов извлек из кожаной папки дело «Подснежник» и протянул генералу. Тот взял картонную папку и принялся внимательно рассматривать надписи.
– Ты заглядывал внутрь?
– Никак нет, Георгий Петрович! – испугался Юра. – Да папка и опечатана!
– Ладно, я просто спросил…
– Прикажете подождать и забрать документы? – спросил порученец.
– Не надо, у меня есть сейф. Свободен!
Капитан Ерманов ушел, а генерал Балаганский сорвал печать и принялся читать аккуратно подшитые и пронумерованные листы, погрузившись в особо секретные дела тридцатилетней давности, о которых не знал ни один человек в мире. Но неодушевленный свидетель которых еще продолжал жить своей жизнью.
* * *
За двадцать девять лет непрерывного автономного дежурства, без человеческого участия, транспортно-пусковой контейнер «Сатаны» потерял безупречный внешний вид. Дожди просачивались через стодвадцатитонную крышку шахты, отчего на зеленом корпусе появились желтоватые потеки ржавчины, от утратившего герметичность патрубка дозаправочного шланга протянулась вниз ровная и широкая, как рубец, полоса, черная оплетка кабелей стала белесой и кое-где растрескалась, шланги покрылись толстым слоем пыли и паутины, внизу, на уровне порохового аккумулятора минометного старта скопился толстый слой липкой грязи. Но находящаяся внутри «Сатана» оставалась матово-черной и новенькой, будто только что была выпущена с завода: на боевые качества ракеты внешние изменения не повлияли. Очередное самотестирование подтвердило этот вывод: бортовая кабельная сеть – норма, бортовая цифровая вычислительная машина – норма, боевые заряды головной части – норма, ампулированная топливная система – норма… Только мощные амортизаторы, использующие газ высокого давления, просели на три сантиметра. Тут же включилась компрессорная установка, шум и вибрация нарушили привычный звуковой фон, который обычно равнялся нулю децибел. Но когда давление достигло нормы, двигатели выключились, и в шахте снова наступила мертвая тишина.
На поверхности жизнь была более насыщенной и многообразной. Лиса, выгнанная бескормицей из леса, забрела в поисках съестного на территорию ликвидированной (по документам) стартовой позиции третьего полка сорок первой ракетной армии. Осторожное животное, припав к земле, медленно подкрадывалось к сетчатому забору, за которым обычно держат кур и другую мелкую живность. На самом деле, «Сетка-100» совершенно не была похожей на такой забор, и даже приближаться к ней не следовало. Но лиса этого не знала. Когда до преграды оставалось несколько шагов, голубоватая молния электрического разряда ударила зверька в настороженно нюхающий воздух нос. Обугленную лису отбросило назад, запахло горелым мясом. Вскоре, почуяв поживу, слетелись вороны со всей округи. Это тоже осторожные птицы, они долго с карканьем летали по кругу и, только убедившись в отсутствии опасности, приземлились и принялись расклевывать обгорелую добычу. Но опасность была невидимой. Время от времени разряд убивал неосторожную птицу, стая всполошенно взмывала в воздух, кружилась с тревожными криками и… возвращалась к прерванной трапезе. Вскоре обгорелый труп лисы окружали распластанные тушки ворон, а уцелевшие снялись и улетели подальше от непонятной, но очевидной опасности.