— Разумеется, доктор Нильс, я предпочла бы ваш вариант.
Она просияла. Выхватила коробочку с изумрудным бантиком, тут же развязала ленту, показала содержимое:
— Я знаю, леди Берг, ваша профессия требует некоторой параноидальности. Вот, поглядите, — здесь нет ничего, кроме карточек. Все пронумеровано, все уроки я снабдила своими комментариями и важными пояснениями. Вам не составит труда разобраться самой, без тренера, раз уж вы относитесь к Ордену с таким предубеждением. Впрочем, я уверена, когда вы ознакомитесь с курсом, то поймете: мы действительно приносим пользу. Если бы этот курс применялся в школах в качестве обязательного, мы получили бы чрезвычайно крепкое поколение. И… Впрочем, я еще не закончила это исследование, мне необходимо еще пять лет для достоверного результата, но я уверена, что практика подтвердит мою гипотезу. Занятия спортом по этому курсу прибавляют женщине еще примерно пять лет фертильности. Любой женщине. Я… Понимаете, это очень важно. Я подразумеваю, что в период нормальной фертильности женщина может произвести на свет здоровое дитя, возрастные мутации еще не скажутся…
Я следила за ней с улыбкой. Она разгорячилась, оживленно жестикулировала, и можно было поклясться: она абсолютно искренне делится со мной тем, что ей дорого.
В этот момент меня и кольнуло в сердце.
Я встала, прошла по комнате. Доктор Нильс, замолкнув на полуслове, словно подавившись фразой, обеспокоенно следила за мной. А я искала камеры. Ага, вон они. Две штуки. Одна явная, другая основательно спрятанная. Подойдя к явной, я вынула из сумочки небольшой складной нож.
Доктор Нильс вздрогнула всем телом, когда я аккуратно срезала объектив камеры.
— Зачем?
— Я хочу поговорить с вами о Фридмане. И так, чтобы ваши кураторы узнали об этом от вас, а не из записи, — простодушно объяснила я, спиной пятясь ко второй камере.
Благо вмонтировали ее как раз на высоте моих плеч.
Я прислонилась к объективу лопаткой. Доктор Нильс посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, я кивнула ей.
— Итак, что вы можете сказать о Фридмане? Что он рассказывал здесь, почему он так напился?
— Но… — доктор Нильс прокашлялась и заговорила громче: — Что вы, леди Берг, его доставили в бессознательном состоянии, какие разговоры, о чем вы…
Я смотрела ей в глаза. Она поняла. Опустила руку, коснулась ручки выдвижного ящика своего стола. Я стала тереться о стену, словно корова о ствол дерева.
— Извините, легкая аллергия, после родов вылезла…
— Да, я понимаю, я же врач… Леди Берг, а вы уверены, что не нуждаетесь в помощи специалиста?
— Если я обращусь к психиатру, меня забракует медкомиссия. А я не хочу терять все, что накопила за годы карьеры.
— Но мы можем помочь вам и в этом… — Ящичек выдвинулся. Точеная рука нырнула в него, тут же ящичек закрылся. Тонкие, изящные пальцы на миг зависли над коробочкой с моей будущей грациозностью, потом уронили внутрь несколько упаковок с крупными таблетками. Доктор Нильс побледнела и быстро упаковала коробочку, завязав ленты в красивый бант. — Леди Берг, мы уважаем чужое право на анонимность. Мы работаем с людьми, для которых реноме — чрезвычайно важно… Никто лучше нас не знает, как злобно и ограниченно современное общество. Поверьте, мы и вправду поможем вам. Просто так. Никто не попросит от вас никакой услуги… вы понимаете.
— Я подумаю. — Я отошла от стены. — Верите ли, доктор Нильс, вы вызываете безотчетное доверие, и я… Словом, я сама не знаю, что толкнуло меня признаться в такой постыдной болезни…
— Аллергия — это не постыдно! — с жаром возразила она. — Это, если хотите, слезы нашего тела, его крик отчаяния, последний способ привлечь внимание! Когда вы не слышите его… Мы научим вас слышать свое тело. Поверьте, оно заслуживает не меньше внимания, чем ваши суетные ежедневные дела, когда вы удовлетворяете чужие потребности, лишь бы не быть исключенной из общества…
— И тем не менее, — перебила я уже совсем другим тоном, — мне хотелось бы увидеть Фридмана. Сейчас.
Она застыла, чуть приоткрыв рот. Тут же справилась с растерянностью, встала, протянула мне коробочку:
— Хорошо. Пойдемте. Но я не разрешаю вам шуметь в палате и будить пациента.
— Разумеется. Я хочу просто увидеть его.
— Ума не приложу, зачем бы вам это занадобилось, но — воля ваша.
Пока она запирала дверь, я успела послать короткое сообщение Йену и даже получить ответ. Ответ меня порадовал: «Я уже на парковке».
— Да, доктор Нильс… — позвала я тем специфически-незначительным тоном, который у дилетантов всегда возвещает «смертельный» удар в интриге, — отправьте, пожалуйста, кого-нибудь неглупого в холл. Прибыл агент федеральной безопасности Йен Йоханссон. Его необходимо проводить в палату к Фридману. Иначе… — я нашла краем глаза ближайшую камеру и добавила высокомерной иронии в интонации, — вы все пожалеете, что задержали его.
Доктор Нильс даже шарахнулась от меня. Посмотрела со страхом и ненавистью, отдала соответствующее распоряжение.
Палата Фридмана выглядела заурядно, а вот он сам мне не понравился. Сомневаюсь я, что опытный алкоголик в его возрасте может выглядеть так худо. Притом что, судя по отчету доктора Нильс, у него не было ни панкреонекроза, ни даже завалящего желудочного кровотечения.
Передо мной на койке лежал труп. То есть он был еще жив, но я ни капельки не сомневалась, что к утру его жалкая никчемная жизнь завершится. А может быть и раньше.
В палату почти влетел Йен, по пятам сопровождаемый девицей-охранником. С одного взгляда сообразил, что от него требуется.
— Так, мы его забираем.
— Вы, простите… — доктор Нильс встала в позу оскорбленной невинности.
— Я знаю, что говорю. В тюремный госпиталь. Он замешан в убийстве, если не сам убийца. Его нельзя оставлять на свободе. Он вас всех перережет и удерет, — шпарил Йен. — Арье Фридман! Вы арестованы!.. Так, живенько, что тут у вас… носилки, машина на парковке, сейчас мы ее подгоним, давайте, шевелитесь… Вы его врач? Идите со мной, расскажите пока, о чем он болтал в бреду…
— Но он болен! Он же может погибнуть от вашего обращения! Я подам на вас жалобу!
— Вот и скажите, что надо, если хотите, чтоб он не подох…
В палату втиснулись еще двое федералов, уже разжившиеся платформой для перевозки больных. Поднялся шум. Я держала в поле зрения девицу с рефлексами тюремной овчарки. Овчарка-то овчарка, только обучили ее хреново, успела подумать я, уже вынося кулак, когда расстояние между нами сократилось до полуметра.
Нокаут.
Девица рухнула как подстреленная.
Доктор Нильс схватилась за сердце и закатила глазки.
Я наклонилась над телом девицы, разоружила ее и сняла перстенек с ядом.
Двое ребят в федеральной форме, не особо церемонясь, перекинули тушку Фридмана на платформу и побежали на выход. Йен ухватил доктора Нильс за локоть и потащил с собой. Она волочила ножки и норовила упасть в обморок, вполголоса обещая наябедничать во все существующие инстанции.