– О нет, Катрин не крошка, у нее замечательные формы. И при этом отнюдь не силиконовые груди и вовсе даже не пустая голова. Она работала модельером, если не ошибаюсь, но теперь-то, конечно, бросила все это и сидит на шее своего любовника, развлекается походами по магазинам и покупкой новых тряпок. Только иногда посещает Лувр или д’Орсе вместе со своей «Школой рисования». Фантазия у Катрин отличная, только рисует она неважно, вот и набивает руку.
– Слушайте, – сказала Эмма с интересом, – вы настолько хорошо осведомлены о жизни этой самой Катрин, что можно подумать, будто вы к ней неравнодушны.
Показалось, или Арман действительно слегка напрягся?
– Да что вы, я ее видел только раз или два, да и то мельком! – сказал он как-то очень уж небрежно. – Вся информация о ней – от Фанни, которая, когда Катрин сыграла свою роковую роль в ее жизни, проклинала ее налево и направо и вскрывала ее подноготную перед всяким и каждым.
– Да уж, – задумчиво произнесла Эмма, некстати вспомнив ту роковую роль, которую сама сыграла в жизни своей подруги Галины. – Брошенные женщины словоохотливы. Но Фанни, наверное, была отчасти в этом виновата сама. Зачем знакомила Илларионова с Катрин, если знала, какая она хищница, а главное, как она нравится мужчинам?
И тут же Эмма второй раз за вечер ощутила, будто ее кипятком ошпарило. Новый прокол! Что ж она делает, дура безумная! Почему назвала фамилию Илларионова? Сейчас Арман этак поднимет брови и спросит: «А откуда вы знаете, как его фамилия, этого русского?»
– Конечно, вы правы, – небрежно заметил Арман. – Она хвасталась своим Лораном направо и налево. И не удержалась, чтобы не продемонстрировать его Катрин. У них и раньше было какое-то соперничество из-за мужиков, ну вот Фанни и не удержалась, чтобы не показать, какого бобра убила.
Лоран? Почему Лоран? Ну да, созвучно фамилии Илларионов: видимо, Фанни и этот Арман вслед за ней решили не калечить язык на правильном произношении невыговариваемой русской фамилии.
– Ну ничего, – сказала Эмма, с сожалением приканчивая торт и еле удерживаясь, чтобы не окликнуть Мао и не попросить вторую порцию. – Фанни – дама симпатичная, найдет себе другого, и очень скоро. Может быть, не столь богатого, но помоложе, покрасивее, поинтереснее…
– Ну, вы не видели Лорана! – значительно поднял палец Арман. – Очень импозантный мужчина. И, как говаривали во времена наших бабушек, грех из его глаз так и брызжет. В том смысле, что он очень сексуален. Разве что и в самом деле лишь какой-нибудь молодой красавец смог бы затмить его в глазах Фанни. Кто-то вроде меня…
И он скорчил такую гримасу, что Эмма не выдержала – расхохоталась.
– Смейтесь, смейтесь, – с трагическим видом клоуна, привыкшего к насмешкам, сказал Арман. – Женщины почему-то пренебрегают мною как любовником, предпочитая видеть во мне только друга, а между тем я не только в дружбе, но и в любви могу быть верным как пес! – Он приподнял ногу, и голова дремлющей собаки, лежащая на его кроссовке, тоже приподнялась. – Вы слышали когда-нибудь о Таллемане де Рео? Ну, это знаменитый историк! В своих записках он рассказывает прелестную, задушевную историю о том, как собака стала свидетельницей тайного и злодейского убийства ее хозяина, а потом выследила убийцу. Это было весьма высокопоставленное лицо, королевский придворный. Собака кинулась на него и начала кусать, а потом принялась лаять, метаться, и когда король (уж не помню, который из Людовиков) обратил на это внимание, она привела его к тому месту, где коварный убийца зарыл ее убитого хозяина. И снова она бросалась на злодея, пока его не схватили, не обыскали и не нашли при нем каких-то вещей, принадлежащих мертвому. Кроме того, его плащ был в пятнах крови… Разумеется, негодяя казнили. А все благодаря преданности собаки! Вот и я могу быть таким же ради женщины, которая меня полюбит!
С этими словами он вдруг взял руку Эммы и поцеловал в ладонь.
Забавные ощущения…
Вещее чувство тревоги заставило ее вздрогнуть. Да этот Арман может быть опасен!
– Почему бы вам не обратиться к Фанни? – сухо сказала она, отдергивая руку. – Утешитель и друг нужен ей, а не мне! – Махнула официантке: – Можно мне счет?
Счет был выписан немедленно, Эмма торопливо расплатилась и встала, не глядя на Армана, не говоря ему ни слова.
– Извините, – жалобно пробормотал он, но Эмма ушла молча, не оглядываясь.
Ну, разумеется, ей и в голову не приходило, что, едва она скрылась за порогом, Арман ткнул носком в бок Шьен. Собака, мгновенно стряхнув дремоту, бодро вскочив, вывернулась из двери и побежала вслед за быстро идущей Эммой – держась на другой стороне улицы. Однако слежка была недолгой: дойдя до пересечения бульваров Осман и Монмартр, Эмма спустилась в метро. Шьен тоже поспешила вниз, но почти сразу потеряла Эмму в толчее и суматохе часа пик: на этой станции скрещивались четыре линии, поэтому народу было очень много.
С виноватым видом Шьен вернулась в бистро и снова положила голову на кроссовку Армана.
– Что, не повезло? – усмехнулся он, поглаживая ее шелковистые уши. – Ничего страшного! Повезет в другой раз. Что-то подсказывает мне, что мы рано или поздно еще встретимся с этой прекрасной дамой. И встретимся не единожды!
И он не ошибся.
Черт бы его подрал!
* * *
– Знаете, – сказала Эмма, наконец-то решившись поднять глаза на Армана, – по-моему, вы ошибаетесь. Вы меня с кем-то перепутали. Говорите, называли мне свое имя? То есть я уже бывала в бистро «Le Volontaire»? Неправда, я здесь впервые в жизни!
– Неправда, вы здесь далеко не впервые, – покачал головой Арман. – И лучше бы вам вспомнить нашу первую встречу, потому что мне нужно вам кое-что сказать. Нечто важное, интимное, а двум старым знакомым куда легче раскрывать друг другу интимные тайны.
– Вообще-то, я не собираюсь вам ничего раскрывать.
Эмма уже открыла замок и теперь пыталась проскользнуть в дверь, однако собака обошла ее и легла на пороге, преграждая вход.
Ишь ты, как он ее выдрессировал, этот Арман!
Неужели он и впрямь узнал Эмму? Но как, каким образом? Она тогда выглядела иначе – была в жутком парике и ехидно поскрипывающем костюме. Скорее всего, это не более чем подозрения, Арман уловил какое-то смутное сходство, но он ни в чем не уверен. Не может быть уверен! Берет Эмму на пушку, только и всего. Врешь, не возьмешь, как уверял Василий Иванович Чапаев!
– Собачка, – сказала Эмма приветливо, легонько касаясь грязно-белого косматого бока носком туфельки, – пропусти меня, а?