Устремленные на нее карие собачьи глаза повлажнели. Эмма отлично знала, что собаки к ней относятся как-то особенно. Они словно бы признавали ее безоговорочную власть над своим племенем. Не лаяли на нее, ни одной и в голову не могло взбрести ее укусить. Она их не боялась, признавала в них существа разумные, и собаки это странным образом ощущали. Может быть, Эмма в прошлой жизни была собакой, и животные это чувствовали? Или ей еще только предстоит сделаться собакой? Как забавно…
Так или иначе, собака вздрогнула и приподнялась, словно собираясь отойти от двери.
– Шьен… – укоризненно произнес Арман, и псина забила хвостом, снова улеглась, доказывая преданность хозяину, а не посторонней особе, которая чуть не заставила ее эту преданность нарушить.
– Вот так! – удовлетворенно сказал Арман.
– А ну, убери собаку! – вдруг выкрикнула Эмма. – И пошел вон, пошел от меня вон, слышишь?!
Она стиснула кулаки, вонзила ногти в ладони, чтобы прийти в себя. Надо же, на какое-то мгновение она утратила власть над собой, потеряла голову. Ну да, в последнее время столько всего случалось, что требовало постоянного самоконтроля, порою мучительного, эта борьба с собой ее измучила, Эмма и не ожидала, что самые простые, самые, казалось бы, естественные и необходимые вещи будут даваться ей так тяжело, невероятно тяжело, будут ломать ее, и даже мысль о том, что она сама все это…
Эмма резко мотнула головой.
Не думать. Ни в чем себя не упрекать. Да и упрекать не в чем! Она все делает правильно. А сейчас нужно взять себя в руки и отделаться от Армана, чтоб он сдох вместе со своей собакой, этот козел!
Нет. Собака пусть живет. Собаку жалко. Армана – нет.
И тут Эмма услышала его голос:
– Послушайте, мадам. Не стоит отрабатывать на моей собачке ваши чары. Довольно того, что вы свели с ума меня.
Она уставилась на него широко раскрытыми, изумленными глазами.
– Ну да, да, – криво усмехнувшись, словно сам себе не веря, словно стыдясь этого признания, проговорил Арман. – Из-за вас, между прочим, я нарушил свои обязательства перед человеком, который меня нанял…
– Нанял вас? Кто? Зачем? Следить за мной?
– Да не за вами! – отмахнулся Арман. – Вас я выследил случайно – совершенно случайно. Нет, сейчас-то я сознательно шел за вами, решив больше не упускать, но до этого… по утрам… на углу рю де ла Бурз и де Колонн…
Эмма приоткрыла враз пересохшие губы, силясь вздохнуть.
Угол улиц де ла Бурз и де Колонн! Дом Фанни!
Он знает… Что он знает? Что еще он знает?
– Послушайте, я вам все объясню, – торопливо заговорил Арман, хватая ее за рукав. – Но неудобно говорить на улице. Давайте зайдем ко мне – я живу неподалеку, вон там. – Он махнул в сторону бульвара Ришара Ленуа, где, примерно в квартале от того места, где они сейчас стояли, высился серый дом, выстроенный в худших традициях конструктивизма. В красивейшем в мире городе Париже кое-где попадаются такие безликие уроды. Квартиры в них, кстати, бывают всякие, и ужасные, и просто отличные, просторные, удобные, но внешний вид домов вселяет такую тоску-тоскучую. Особенно в сердце человека, выросшего на бескрайних просторах российских микрорайонов: всех этих панелек, хрущевок, брежневок… Горошины из одного стручка! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Понятно, что и без того испуганной, ожесточенной, растерянной Эмме стало еще хуже при виде этого дома. Идти туда?! К какому-то бомжу? К клошару? Еще недоставало!
Хотя какой же он бомж или, к примеру, клошар? У него есть дом, есть квартира. Можно себе представить, конечно, что это за квартира – помойка! И на этой помойке он, понятное дело, будет шантажировать Эмму: или я рассказываю Фанни, что вы следили за ней, или…
Или – что?
Ну, при желании от всего можно отпереться. Тогда в бистро была вовсе не она. Какой паричок морковного цвета? Какой костюмчик? У вас глюки, дорогой мсье! Ах да, он же видел ее около дома Фанни… Случайность! Чистая случайность! Но что, если он видел ее там не единожды? И… не только там?
Да ладно, пусть докажет. Пусть докажет! Наговорить всего можно. И еще неизвестно, что он сам делал около дома Фанни, этот мерзкий соглядатай.
Да, кстати, что он там делал?
Неважно, сейчас главное – отделаться от него.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Вы бредите, – холодно проговорила Эмма. – И уберите ваши грязные руки, дайте мне пройти.
И тут Арман отчудил: вытянул руки перед глазами Эммы и повертел ладонями туда-сюда.
– Нет уж, руки у меня не грязные! – с внезапной обидой воскликнул он. – Вас, может быть, это удивит, но я брезглив. И лучше нарушу маскировку, чем буду ходить с нечищеными ногтями!
Маскировку?
– Ну да, да, – торопливо сказал Арман, заметив по лицу Эммы, что она уцепилась за это неосторожно оброненное слово. – Ну да, это все карнавал, игра, роль! – Он брезгливо потянул ворот-хомут своего богемного, растянутого, потерявшего первоначальный цвет свитера. – Я… я ведь сыщик. Не настоящий флик, нет, а просто частный детектив. Примерно полгода тому назад меня наняли следить за Фанни.
– Следить за Фанни? – эхом отозвалась Эмма.
– Ну да, – кивнул Арман. – Как вы думаете, кто меня нанял? Нетрудно догадаться!
Илларионов? Да нет, едва ли! Зачем ему? Он уходит, не оглядываясь.
– Катрин? – с кривой усмешкой предположила Эмма.
– Конечно! Она очень боялась, что Лоран пожалеет Фанни и решит к ней вернуться. Видимо, понимала, что если и поймала его на крючок, то этот крючок слабоват для такой крупной и своевольной рыбины, как Лоран. Ему нужна другая женщина, не такая, как эта Катрин, у которой вместо разума – острейшая женская интуиция. Фанни – она поинтересней, и намного! Словом, Катрин ни за что не хотела, чтобы Лоран вернулся к прежней пассии, и решила опорочить ее в его глазах. Фанни – горячая штучка, Катрин это знала (они ведь некогда приятельствовали и много чего друг о дружке знали!) и не сомневалась, что она долго не продержится одна. И доказательства нового увлечения она быстренько предоставит Лорану. Это окончательно отвратит его от Фанни, и тогда Катрин может спокойно спать на своих черных шелковых простынях.
– А вы откуда знаете, какие у нее простыни? – ехидно спросила Эмма.
Если она думала смутить Армана, то напрасно.