– Но почему ты стала подозревать Филиппа? – непонимающе воскликнула Ангелина. – А говорят, что влюбленные – слепы.
– Двадцатилетние – может быть, но, когда разменяешь шестой десяток, как-то сложно не замечать… Давай больше не будем об этом!
Марго осеклась, больше говорить ей не хотелось. Да и как объяснить, что Филипп был куртуазным, милым, обходительным, но еще он был фанатиком, безумно преданным одной идее. Весь пыл, всю страсть, которой обладал, он посвятил одной-единственной цели. В какой-то степени Стефан, заразивший ученика своей одержимостью, сам подписал себе смертный приговор. Для Филиппа Берже его учитель предал его и предал самого себя. Это странное ощущение посетило ее тогда, в их романтический вечер, потом долго не оставляло, пока наконец не стало четкой и ясной идеей. Она помотала головой, отгоняя от себя неприятные мысли, и задала вполне законный вопрос:
– Ну а голова?
– До этого мы пока не дошли.
– И, скорее всего, не дойдете, – не без сожаления добавила Марго, – что-то мне говорит, что Генрих знал, но эту тайну он унес с собой.
Они еще поговорили минут десять, и в конце, не без торжества, Эврар добавил:
– Ну что, дорогая кузина, как видишь, я был прав? Филипп Берже виновен, как бы ты вначале ни пыталась доказать обратное! Жизнь тебе не детективные романы, и, как я тебе говорил, в отличие от литературных изысков первый подозреваемый чаще всего оказывается последним!
Марго поморщилась.
– Хотя справедливости ради следует признать, что без вашей помощи мы бы со всем этим вряд ли разобрались, – заметив состояние своей кузины, добавил Эврар уже другим тоном, помягче, – так что огромная благодарность за помощь следствию от меня и от моей бригады!
– И хотя мне и не нравится роль Троянского коня, которую я сыграла в этой истории, но ничего не поделаешь, – вздохнула Марго, – в любом случае я уже сказала Филиппу, что наша история закончена.
– То есть апельсинов в тюрьме бедняга не дождется, – сделала вывод Ангелина.
– После всего – нет, – твердо, но с оттенком грусти в голосе ответила Марго, а потом, вскинув голову, уже совершенно другим тоном добавила: – Ну что ж, а завтра – Париж. Нужно сказать, что я безумно соскучилась!
– А почему завтра? Полчаса на сборы – и в дорогу! – вскинулась Ангелина. – Вы же знаете, девочки, я обожаю водить ночью…
Ехали молча, каждая думала о своем. Марго слегка взгрустнула – что ни говори, но Филипп ей по-настоящему понравился. Екатерина Великая, для себя уже поставившая точку в истории недавних убийств, всеми мыслями была в своем замке, намечая план дальнейших действий. Только Ангелина за рулем внедорожника продолжала размышлять обо всем увиденном и услышанном сегодня. Что-то во всей этой истории не клеилось, только что? Внезапно она вспомнила.
– Послушайте, – отвлекла она своих подруг, – но мы так и не нашли ответы на два вопроса.
– Какие? – вскинулась Марго.
– Во-первых, кто на меня покушался?
– Филипп, – заявила как о чем-то само собой разумеющемся Марго.
– Тогда почему именно я?
– А на кого ты хочешь, чтобы он покушался, – на меня? – продолжала отстаивать собственную точку зрения Марго.
– Хотя бы, ведь именно ты вытянула у него историю про Стефана. Без этого связующего звена все бы блуждали в потемках.
– Рука не поднялась, – не очень уверенно ответила Марго.
– Анжи права, – вступила в разговор Екатерина Великая, – дело не в руке, а в мотиве покушения.
– Есть еще и другая причина, – продолжила Ангелина, – по словам Эврара, в съемном павильоне Филиппа нашли пистолет, служивший орудием убийства Женевьевы. То есть с собой у него его не было.
– У него вполне мог оказаться другой, – гнула свое Марго.
– Он что, Рэмбо, твой бывший возлюбленный? – начала возмущаться Ангелина. – С целым арсеналом стрелкового оружия?!
– Хорошо, если это не Филипп, то кто же – Генрих?
– Его номер перерыли сверху донизу, никакого оружия не было. Да и потом, ему важнее было узнать, что же такое важное мне сказала Женевьева.
– Генрих вряд ли, по времени не сходится, – медленно произнесла Екатерина Великая, – тогда кто же?
– Вот именно – кто?
– И второй вопрос?
– Куда все-таки исчезла та самая таинственная голова, с которой все и закрутилось? – усмехнулась Ангелина, наконец вырулившая на автомагистраль и набирающая скорость.
– У Эврара есть версия? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна.
– Пока нет, Флориан настаивает, что они абсолютно не представляют себе, кто ее перепрятал.
– Вполне может быть, правда, у меня есть одна идея.
– Какая?
– Очень простая, которая отвечает одновременно на три вопроса: где находится голова, кто на меня покушался и почему.
* * *
Год 1003 после Рождества Христова. Священная Римская империя, Констанц
В покоях барона Ульриха Эберхардта находился неожиданный гость. Несмотря на ранний час, верный Ватто провел небольшого священника к своему хозяину.
– Чем обязан вашему визиту, отец Иероним?
– Я не мог не прийти, – просто ответил явно чем-то потрясенный священник.
– А-а, вот как, – протянул барон, – так что случилось?
– Этой ночью умер один человек.
Барон закипал медленно, но верно. Тем более, что терпением он никогда не отличался. Несомненно, этот священник внушал ему больше уважения, нежели вся эта черносутанная братия. Однако это было слишком! За кого он себя принимает, этот пустослов?! Барон мрачно уставился на маленького человека, стоящего перед ним.
– И именно это вы решили мне поведать! – не скрывая сарказма, заявил он.
– Да, – нисколько не смущаясь, ответил священник.
Если бы барон не был настолько самонадеянным, он бы заметил изменения, произошедшие с маленьким священником. Лицо его было красным, глаза пылали столь не присущим кроткому Иерониму гневом, и он никак не мог справиться с дрожью в руках.
– Кто этот человек? – пролаял барон.
– Его зовут, вернее, звали, Харальд Упырь, и именно он, по вашему приказанию, убил своего дружка Густавиуса.
– Что ты несешь, слабоумный! Ты забываешься!
– Нет, не забываюсь! – как можно тверже ответил робкий священник.
– Ты прекрасно знаешь, что убийство Густавиуса – дело рук этого расстриги, проклятого монаха Бертольда! К сожалению, ему удалось ускользнуть, да только после смерти его покровителя ему осталось недолго.
– Бертольд Вюртембергский виновен во многих грехах, но вы прекрасно знаете, сеньор, что крови Густавиуса на его руках нет.