Убедившись, что принадлежавший когда-то бабушке револьвер с перламутровой рукояткой находится в кармане, Ксения с замиранием сердца отперла дверной замок. Не впервые после смерти генерала Осолина мятежники врывались в дом. Сразу после революции они заявлялись по нескольку раз в день в поисках то оружия, то сбежавших полицейских или предателей-офицеров. И каждый раз они опустошали погреб, где хранились коллекционные вина, собранные еще дедом. И каждый раз Ксения испытывала жуткий страх.
Открыв двери, Ксения отступила назад. В дверях появился небритый человек в кожанке с красной повязкой на рукаве и патронташем на поясе. Его сдвинутая на затылок кепка открывала для обозрения испачканное лицо, щеки, поросшие недельной щетиной, и толстые губы. Несколько секунд он недоверчиво смотрел на Ксению, словно удивляясь, что двери открыла молодая девушка в штанах, ботинках, подпоясанной мужской куртке.
— Слушаю вас.
Человек перевел дух и заговорил обычным для этих людей наглым тоном:
— Мы должны провести обыск!
— Напрасная трата времени. Здесь нет ничего, что бы вас заинтересовало. Винный погреб пуст, оружия у нас нет. Кроме женщин, в этом доме вы не найдете никого.
— Так все говорят, — заявил растрепанный белокурый солдат, стоящий сзади.
Пришедших было около десятка, чему Ксения не удивилась, так как они всегда приходили толпами. Из-под каракулевых папах смотрели насмешливые лица с косящими, как у азиатов, глазами. Небрежная одежда, грязные бушлаты, тяжелые стоптанные сапоги. Во время прошлых обысков Ксения поняла секрет лидерства, господствующего среди мародеров: как во всех сворах, у них был один доминирующий самец, но его авторитет не был безусловным, и в любой момент его мог оспорить другой самец. Такая власть была более чем абсурдна. В госпитале она постоянно конфликтовала с советом больных, который раздавал приказы врачам, принятые путем голосования. Если совету не нравились лекарства, их просто отказывались принимать. Ксения знала, что положение вожака своры могло пошатнуться каждую минуту. Достаточно было понять, какую роль играет каждый в банде, и постараться посеять сомнения среди бандитов, настроив их друг против друга. Среди тех, кто пришел, только двое или трое были в состоянии противопоставить себя своим товарищам.
— Мы сами все посмотрим, — сказал красногвардеец, отодвигая Ксению в сторону.
Революционеры заполнили вестибюль. Такие «визиты» были единственными моментами, когда Ксения искренне радовалась плачевному виду дома Осолиных. С помощью няни и Маши она превратила комнаты первого этажа в настоящие руины, сняв накидки с кресел, сорвав картины, разбив фарфор, чтобы обескуражить нежелательных гостей, хотя полной уверенности не было ни в чем. Нравы представителей новой человеческой расы были непредсказуемыми. Их смех мог смениться очередью из пулемета, а грубые лица порой скрывали простые и ранимые, иногда даже инфантильные души.
Пришедшие распахнули несколько дверей. Осматривая комнаты, они громко разговаривали, перебрасывались своими любимыми лозунгами, грызли семечки, выплевывая шелуху прямо на пол. Ксения повсюду следовала за человеком в кожанке, стараясь не спускать с него глаз. Он был у них главным.
— Что наверху? — спросил он, взбираясь по ступеням.
У Ксении пересохло в горле.
— Там моя мать и акушерка. Мать вот-вот должна родить. Вам нельзя туда входить.
— Это еще почему? — иронически поинтересовался он. — Может, вы думаете, что мы станем церемониться с беременными? У нас нет времени для церемоний, товарищ. Ваша мать — такая же русская женщина, как все остальные.
Он открыл двери в одну из незанятых комнат. Ксения обогнала его и стала в дверях комнаты матери. Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.
— Я запрещаю вам сюда входить!
Светловолосый солдат грубо оттолкнул ее в сторону, так что она потеряла равновесие, пинком открыл дверь, которая, растворяясь, громко стукнулась о стену. С ужасом Ксения увидела мать, над которой наклонилась няня. Стоял странный запах. Лицо Нины Петровны было искажено гримасой боли, слипшиеся мокрые волосы закрывали лоб.
Накинув покрывало на тело барыни, старушка выпрямилась.
— Прочь отсюда! — воскликнула она, подходя к двум мужчинам, которые протиснулись в комнату. — Креста на вас нет! Что сказали бы ваши матери, если бы увидели, что делают их сыновья?
Приблизившись к одному из красногвардейцев, которому няня доходила до плеч, она начала колотить его кулаками. Ксения с удивлением наблюдала за ними: няня, привыкшая к дисциплине и послушанию, заботе о близких, и солдат — грубый, неграмотный и безжалостный, ослепленный ненавистью к ни в чем не повинным людям.
Внезапно Нина Петровна откинула голову назад и сдавленно, прерывисто закричала. От неожиданности пришедшие отступили на шаг, загипнотизированные видом женщины, которая готовилась дать жизнь ребенку, пусть даже ценой своей собственной.
Одного красногвардейца стошнило. Развернувшись, он выскочил из комнаты, сопровождаемый товарищем, который едва не наступал ему на пятки, но крики роженицы продолжали нестись вдогонку спускающимся по лестнице.
— Нет тут ничего, — сдавленно крикнули они спутникам.
Прислушиваясь к удаляющимся звукам шагов, Ксения спрашивала себя, что на этот раз они прихватили с собой. При каждом таком визите всякий раз что-нибудь исчезало, все, что казалось им ценным: часы, серебряные ложки, изящные безделушки.
Она пошла за Машей, которая тут же с плачем кинулась ей на шею. Чтобы утешить сестру, Ксения приготовила ей стакан любимого теплого молока с медом. Маша едва могла напиться, потому что ее зубы стучали о край посуды. Вдвоем сестры поднялись на второй этаж, так как Маша ни за что не хотела оставаться одна в кухне.
Ксения постучала в спальню матери. Открывшая дверь няня была уже без косынки, растрепанная, но вид у нее был удовлетворенный. В руках она держала завернутого в пеленки ребенка с маленьким розовым помятым личиком.
— Спасибо тебе, Господи, — перекрестившись, прошептала Ксения, не без удивления отметив хрупкость новорожденного. В комнате было подозрительно тихо. — Как мама? — обеспокоенно поинтересовалась она.
— Сейчас барыня отдыхает, но скоро вы ее увидите. Держите, мои любимые, это ваш младший брат. Ваша мать хочет назвать его Кириллом.
Ксения проснулась от тишины. Боль в теле говорила о том, что она заснула на стуле с младенцем на руках. Малыш не плакал, а лишь с любопытством смотрел на нее. Удивленная этим неожиданным спокойствием, она проверила, все ли с ним в порядке, поцеловала в макушку. После рождения Кирилла ни няня, ни Ксения не спали добрую половину каждой ночи. Жалея старую нянюшку, девушка хотела заниматься братом только сама. Но старушка не только помогала присматривать за ребенком, но и ухаживала за Ниной Петровной, очень медленно поправлявшейся после родов. Большая потеря крови мешала ей быстро восстановить силы. Ксения, словно воришка, использовала любую паузу, чтобы урвать время для сна: то прислонившись к стене в очереди к ларьку в Гостином Дворе, то сидя за столом перед едой, то прикорнув на стуле у врача.