— Тебе плохо, Ксения? Почему ты сидишь на полу?
Маленькая ручонка дотронулась до ее плеча. Она не заметила, как подошла младшая сестра. Подняв голову, Ксения улыбнулась. Маша, присев на корточки, обеспокоенно смотрела на нее. Девушка молча обняла малышку, все слова казались бесполезными.
В разоренном вестибюле было темно и холодно. Следы от пуль напоминали шрамы.
Весна выдалась теплой. На улицах настилали доски, чтобы толпы энтузиастов, монотонно распевающих «Марсельезу», призывая к миру и братству, не пачкались в непролазной грязи. За весной быстро пришло лето. Царскую семью сослали в Тобольск, в Сибирь — край отверженных и каторжников. В каждом петроградском квартале были устроены залы для собраний, на которых любой «товарищ» мог стать оратором, критикующим Временное правительство. За короткий промежуток времени Керенский своим гнусавым голосом и театральными позами умудрился настроить против себя всех. Было предотвращено несколько попыток государственного переворота, сопровождавшихся короткими уличными боями, после которых на широких проспектах и площадях оставались трупы. Ленин обосновался во дворце Кшесинской, знаменитой балерины, которая была любовницей царя в бытность его великим князем. Каждый день Ленин появлялся на балконе дворца и произносил перед восторженной толпой речи, провозглашая «Мир хижинам, войну дворцам!». Рукава его рубашки украшали бриллиантовые запонки. По городу ходили слухи, что его жена одевается у лучших кутюрье Парижа и Берлина.
Густые хлопья первого снега падали несколько часов без перерыва. Тяжелым пухом они ложились на крыши, балюстрады, украшающие фасады дворцов статуи атлантов, придавая дополнительный вес этому миру. Ксения подумала, что в первый раз за всю историю существования города этот естественный наряд очень подходил ему.
Девушка опустила шторы. В натопленной комнате было душно. На столе лежала стопка чистого белья. Чтобы не мешать проходу, журнальные столики и стулья отодвинули в сторону. В углу ожидала своего часа простая корзинка с бельем для новорожденного. Из-за суеверия колыбель не стали готовить до тех пор, пока не появится малыш. Нина Петровна лежала в постели, накрытая одеялом, на котором были вышиты фамильные монограммы. Лицо ее блестело от пота, широко раскрытые глаза смотрели в пустоту. «Сколько еще ждать?» — спрашивала себя Ксения. Сколько вообще женщина способна выносить эти страдания? Мать мучилась уже больше двенадцати часов. Ксения намочила платок в прохладной воде и приложила ко лбу матери.
— Ты так добра, мой ангел, — пробормотала Нина Петровна, пытаясь взять ее за руку.
Нервничая, Ксения убрала руку и поправила одеяло.
— Вовсе нет, мама. Я просто делаю то, что должна делать, и ничего более. Скоро ты родишь малыша, и все будет хорошо. Не беспокойся.
Когда мать погладила ее по голове, Ксения зажмурилась, стараясь не дрожать. Нежностей она не любила, так же как не любила покоряться превратностям судьбы. Несмотря на боль, Нина Петровна издала лишь несколько стонов. Ксения предпочла бы, чтобы она кричала, проклинала Бога и всех святых, обвиняла бы их в несправедливости, убийстве мужа, во всех своих страданиях. Но ее матери был чужд дух бунтарства.
Дверь открылась, и вошла няня с тазиком кипятка. Ксения помогла поставить его рядом с камином.
— Думаю, что скоро это случится, — сказала старушка, внимательно оглядев хозяйку.
— Ты повторяешь это вот уже двенадцать часов, — проговорила Ксения.
— Ты боишься?
— Я не боюсь, — сквозь зубы процедила Ксения. — Я просто хочу, чтобы все закончилось.
— Иди на кухню к Маше и не пускай ее сюда. Она и так постоянно страдает от кошмаров.
Покачав головой, Ксения удалилась. По сравнению с комнатой в коридоре было прохладно. Она спустилась в кухню. За большим деревянным столом сидела Маша и дремала над раскрытой книгой. Давно не чищенные медные кастрюли висели над стопкой сложенных в раковине грязных тарелок, оставшихся после обеда.
— Как там мама? — спросила девочка, когда Ксения перевернула книгу, которую сестра держала вверх ногами.
— Не могу сказать, что все хорошо, но мама сильная. Няня уверяет, что скоро все закончится и у нас появится еще одна сестренка или братик.
— Думаю, что мамочка хотела бы сына. Из-за папы, понимаешь? — проговорила Маша.
Говорить об отце девочке было нелегко, хотя она и не видела его изувеченного тела. В тот вечер он пришел поцеловать ее перед сном. Таким она его и запомнила. Ксения завидовала ей. После того, что она тогда увидела, она словно навсегда была приговорена переживать ту ужасную февральскую ночь.
Зашипел самовар. Ксения налила две чашки чая.
— А ты, Маша, хотела бы, чтобы у тебя появился братик?
Девочка пожала плечами, пригубила горький напиток и скорчила рожицу.
— Не знаю. Лишь бы с мамой все было в порядке. Нянюшка сказала, что нужно молиться. Я молюсь постоянно, но почему-то ничего не меняется. Может быть, если ты будешь молиться со мной, все будет хорошо? Нас двоих Боженька быстрее услышит?
Маша с надеждой посмотрела на сестру. Ксения отвернулась. С той ночи, когда убили отца, она уже ничему не верила, хотя и предпочитала держать это при себе. Няня, как все русские крестьянки, старалась привить воспитанницам догматы православной веры. В ее маленькой каморке постоянно горела лампадка перед иконой Казанской Божией Матери. Для нее было бы большим огорчением узнать, что Ксения не молится уже несколько месяцев.
— Конечно, дорогая, — ответила девушка, взяв холодные руки сестры в свои. — Закроем глаза и помолимся, чтобы ангел-хранитель защитил маму.
— И папу тоже.
— Конечно, и папу тоже.
Они склонили головы. Мельком посмотрев на Машу, Ксения заметила, что она всецело отдалась молитве.
Громкий стук во входную дверь прервал их молитву. Маша испуганно заморгала.
— Кто там?
— Не знаю, — ответила сестра, поднимаясь на ноги.
Открыв двери шкафа, Ксения вытащила оттуда железный ящик, в который когда-то складывали запасные дрова.
— Прячься.
— Но там пауки! — испугалась Маша.
Стук усилился. Ксения понимала, что выбора у нее нет. Она должна защитить свою сестру, но в то же время не могла отвести ее в комнату матери, которая, возможно, начала рожать.
— Пауки не сделают тебе ничего плохого! Я дам тебе куклу. Давай, быстрее!
Взяв сестру за плечо, она подтолкнула ее к пыльному ящику. Скрючившись в темном пространстве, Маша ничего не видела и только дрожала от страха. Ее маленькое личико блестело, словно луна. Ксения сунула ей куклу.
— Сиди тихо. А я пойду гляну, что случилось, и сразу вернусь, — добавила она и, задвинув ящик на место и закрыв двери шкафа, вышла в вестибюль.
Не открыть дверь Ксения не могла. Большевики или красногвардейцы церемониться не станут. Могут не только двери сломать, но и весь дом поджечь. Для этих людей не существует ничего святого. Насилие и лихоимство стали обыденным явлением, а с первых дней октября ситуация только ужесточилась. Зловещим шепотом распространялись слухи о необходимости раз и навсегда покончить с буржуями, угнетающими народ. Правительство Керенского, болтавшееся, как корабль во время шторма, оказалось неспособным всерьез противостоять экстремизму большевиков.