– Иван, ты…
Иван сцепил руки.
Руки у него сильные, крупные, с широкими ладонями и короткими, будто обрубленными, пальцами.
– Отговариваешь.
– Отговариваю… понимаешь, Стасик, обычно в таких историях и без тайн всякого дерьма хватает. Успокойся. Не лезь. А то, гляди, разузнаешь про своего братца такое, что и сам не рад будешь.
Повисло молчание. Тугое. Напряженное.
Встать и уйти?
И что дальше… нанять профессионалов? Да только те профессионалы будут думать так же, как Иван, хотя и не скажут вслух: не принято клиентам перечить. Расследование? Проведут, конечно, только такое, которое подтвердит первоначальные выводы.
Уж точно не будут искать ни демонов, ни таинственных женщин.
– Не отступишься? – спросил Иван.
– Я заплачу.
– Засунь свои деньги знаешь куда? От и молодец, туда и засунь… заплатит он… мне своих хватает… я, может, тебе, как здравомыслящему человеку, помочь хочу… но раз ты ни хрена не здравомыслящий, то по-другому пойдем… посиди тут. Пойду, позвоню… поспрошаю… кстати, может, заплатить и придется. Не мне. Я твою дурость забесплатно поддержу.
Иван ушел. И не было его довольно долго, Стас даже начал думать, что старый приятель решил сыграть дурную шутку. С чувством юмора у Ивана всегда непорядок был. Но не прошло и получаса, как Иван вернулся. Отряхнул с волос капли дождя, плюхнулся на стул, потянулся…
– Закажи кофейку, а то замерз как собака… нет, ну что за погода такая? Весна на улице! Где солнышко?
– Это ты у меня спрашиваешь?
– Это я вообще спрашиваю… красавица, а принеси кофей двойной… и еще чего-нибудь сладенького… не, мороженого не хочу, я сам тут уже мороженое… а вот пирог – это хорошо… не поверишь, Стас, без сладкого жизни нет… точнее, есть, но поганая. А кому поганая жизнь нужна?
Он сбивал капли и с серого свитера, явно домашней вязки.
– Моя говорит, что раскабанел… этак вскоре и в двери проходить не смогу. А я ей отвечаю, что настоящего мужика, его много быть должно, – он похлопал себя по животу. – Ты вот молодец, в форме себя держишь… небось спортзал?
Стас кивнул, стараясь не раздражаться на болтовню. Иван таков, каков есть. И не изменился за годы, что, наверное, должно бы радовать.
– А у меня вот времени вечно не хватает… то работа, то жена со своею дачей… и детишки… у меня двое вот, – он поднял два пальца, точно сомневаясь, что Стас сумеет сам сосчитать. – Пацаны… на месте вообще не сидят. Я как дома, так все, к вечеру уже крыша едет… заглянешь как-нибудь в гости…
– Загляну.
– Врешь ведь.
– Не знаю, – честно ответил Стас. Наверное, он мог бы пообещать и даже поклясться, что всенепременно зайдет в гости к Ивану. Купить торт. Бутылку вина. Фруктов… и что там еще положено в подобных случаях. Провести тихий семейный вечер с Иваном и супругой его, с детьми, которые бы мешались у стола, прислушивались ко взрослым разговорам. Наверное, он бы даже получил от этого вечера удовольствие…
Наверное.
– Лады, договорились, – как-то быстро успокоился Иван. – А теперь смотри, какая штука вырисовывается… Иван, тезка, стало быть, Васильевич Пряхин. Жил себе, поживал… был бизнесменом, потом прогорел. Попивать начал. Но там все такие. Кутежей Ванька не устраивал, баб сомнительных не водил, и на том спасибо… однажды взял и помер. В квартире. И пролежал там три дня, пока не завонялся. Дело на праздники было, все по гостям разошлись, потому сразу и не хватились. А как приехали, то и поняли, что хрень какая-то приключилась, потому как запашок стоял на весь дом. Короче, по официальной версии, помер Иван от отравления метиловым спиртом. Неприятственная штука… в квартире и бутылочку нашли, коньяку марочного… вроде как марочного, но на деле – явный контрафакт.
Иван перевел дух.
Подали кофе, Стас свою чашку отодвинул, поняв, что больше в него ни кофе, ни чай, ни даже минералка не полезут.
– Из подозрительного… до того пристрастия к коньякам наш потерпевший не испытывал, предпочитая водочку. И картина пропала. Соседи уверяли, будто он заказ получил хороший, такой, что с долгами всеми рассчитался, а это – дело непростое. Над картиною работал увлеченно и даже пить перестал… и должен был на днях закончить, сдать заказчику, а тут такой пердю-монокль.
Иван потер щетинистый подбородок.
– Наши решили, что он картину отдал. Получил за нее деньги, сколько они там договаривались… нашли триста баксов…
– Всего?
– Что значит, «всего»? Для тебя, может, и всего, а для нищего художника – это сумма…
– Мишка получил тысячу аванса… За картину обещали десять тысяч долларов.
– Если это за картину, а не за другие какие дела…
– Какие?
– Ну… вот ты сейчас на меня злиться будешь, может, и правильно, да только, Стасик, я ж не на братца твоего клевещу… я, если хочешь, человек, системою испорченный, профессионально деформированный, и с этой точки зрения для меня десять штук за наркоту куда реальней, чем десять штук за какую-то, извините, мазню.
Стасу захотелось дать Ивану в морду.
– Ты мне скажешь, что иным художникам и поболе платили, да только братец твой, Стасик, не Ван Гог… потому не скрежещи зубами, а слушай. Все получалось логично. Парню дали денег, он на радостях и решил дело отметить. В магазин сбегал, купил коньячку… а что, повод солидный, небось не каждый день кутит… коньячок и оказался паленым. Дело закрыли. И было сие два года назад. Теперь второй эпизод. Гошка, он же Егор Егорович Пасьянов, двадцати семи годочков от роду. Единственный сынок папы-профессора и мамы – кандидата наук… по жизни окружен заботой и любовью, от этой окруженности с ним и приключалась всякая дурость. Попивать начал рано, в институте, куда запихнули родители, и травкой баловался. Из института, что характерно, вылетел, невзирая на мамкины и папкины связи. Зато стал художником. Чего уж он там малевал, я не знаю. А знаю, что в прошлом году выбрался Егорушка на крышу да и сиганул с нее…
Он вздохнул и признался:
– Помню это дело… девятый этаж… говорят, что есть такие, которые и с девятого сверзнутся так, что ни царапины, а этого переломало всего. Не человек – месиво. И под кайфом, конечно… это уже потом, по экспертизе выявили, что такой коктейль смешал, здоровому бы крышу сорвало. Паренек же здоровым не был. В психушке на учете не стоял, но единственно из родительского упрямства. Не хотелось им признавать, что у кровиночки крыша съехала давно и прочно. Соседи на него изрядно жаловались. То голым на лестнице выплясывает, то прячется в лифте, мерещится ему всякое… то еще какую ерунду удумает. Ему бы полежать, полечиться, ан нет… лучше нормальным считаться, чтоб перед людьми не стыдно. Мать его тоже все твердила, что не сам он, что не причинил бы себе вреда… а руки у паренька в зарубках. И значит, были прецеденты.