– Это ты виновата! – Она ударила маму. – Ты! Ты плакала… и упрекала его! И теперь он ушел!
Эта мысль прочно угнездилась в Оленькиной голове. Вот только папу вернуть не удалось.
– Сейчас я понимаю, что была несправедлива к маме. Она любила меня и пыталась сделать все, чтобы я была счастлива. Но… я не могла понять ее. Разница характеров. Темпераментов. Не знаю. Я видела лишь, что она совершенно ничего не делает, чтобы папу вернуть. Я ведь не слепая, не глухая… я знала, что женщина должна быть красивой. А она… она замечательно шила. Редкий талант. Но при этом на ней самой платья выглядели убого. Она не красилась, не ходила в парикмахерскую… макияж, маникюр… это глупости. Мама была преисполнена уверенности, что красота должна быть естественной. И мы воевали… изо дня в день. Я грубила. Устраивала истерики. Она терпела с улыбкой, лишь повторяла, что это пройдет. Я повзрослею и пойму.
– Не поняли? – Стас огляделся.
Старая квартира.
Должно быть, некогда считалась роскошной. Сколько здесь комнат? Три? Четыре? Некогда она была огромной… кто в ней жил? Купцы? Местное дворянство… и почему-то остро ощущалось, что дом этот бросили, а люди, в нем ныне поселившиеся, изначально обречены быть несчастными.
Да и какое счастье построится на осколках чужого?
– Нет. Мне удалось выяснить его адрес… я пошла, намереваясь сказать, что хочу жить с ним. Мне это представлялось совершенно естественным. Я думала, что он обрадуется. А оказалось, он уехал.
– И вы отправились за ним?
Ольга кивнула.
Наверное, во всем, что случилось дальше, грамотный психолог усмотрел бы несомненные свидетельства тяжелой детской травмы. Вот только Стас психологом не был.
– Отправилась… украла у мамы деньги на билет. Добралась до Москвы… едва не заблудилась… но дом его нашла. А там его нет. Представляете? Зато есть парень… взрослый такой и на него совершенно не похожий. Я почему-то не думала, что у отца могут быть другие дети. Мама говорила о семье, но семья… я представляла себе другую женщину, а тут Леонид. В первую минуту, когда я поняла, кто он, то его возненавидела… а потом… он был таким… понимающим. Слушал меня. Утешал. Мы проговорили целую ночь… правда, утром появились люди, которые отвезли меня домой. С рук на руки сдали. И я устроила маме очередную истерику… обвинила ее в том, что она лишила меня нормального детства.
Ольга печально усмехнулась:
– Сказала, что она должна была увести папу из той семьи. Выйти за него замуж. Но она не смогла. И понятно, у нее же характера нет. А теперь вот… мне кажется, что характер у мамы был куда более сильный, чем у меня. Без характера такое не выдержать… из года в год жить с мужчиной, любить мужчину… а она его любила, я знаю точно, и при этом понимать, что он никогда не оставит семью. Терпеть все мои заскоки… нет, мама была святой. А я… тогда я впервые услышала историю про бабушкино проклятье. Вы верите в проклятья?
Стас покачал головой.
– Вот и я не верила… я ведь была ребенком, который рос в очень материалистическом мире. То есть я твердо знала, что Бога нет, а прочее все – суеверия. Мама же верила… у нее имелась старая иконка, которая досталась ей от ее матери… в общем, до того дня я как-то не особо задумывалась, из какой мама семьи. Я знала, что она вроде бы из детдома, а потому не лезла с вопросами. Но она мне рассказала сама то, что узнала от своей матери. Вы ведь знаете, что Эмилия Прахова была замужем… и до встречи с Врубелем родила троих детей. Это нисколько не умалило ее красоты. Вся та история… она ведь была просто женщиной. Красивой? Не знаю. Яркой, несомненно, но… разве ее вина в том, что он влюбился? И за что ее осудили? За верность мужу?
Стас не ответил, да и вопросы эти не требовали ответа. Ольга говорила для себя и себя же слушала.
– Полагаю, если бы она сделала другой выбор, ее тоже осудили бы. На сей раз, как ужасную мать и неверную жену. Но… между ней и Врубелем никогда не было связи иной, чем дружеская. Да, она симпатизировала молодому парню с несомненным талантом, но и только. Он же сочинил для себя историю о неземном чувстве. А когда оно осталось безответным, проклял ее… и вскоре сошел с ума. Насколько я знаю, в этом безумии виноват был прежде всего сам. Он подхватил сифилис, когда пустился в очередной загул… и при чем здесь моя прабабка? Но после смерти Врубеля на нее, уже немолодую женщину, посыпались упреки. Все вдруг сочли именно ее виноватой. Глупость какая… только эта глупость сгубила не одну жизнь. Эмилия удалилась от общества. Она доживала жизнь в маленьком поместье, практически затворницей. Думаю, для женщины, которая привыкла блистать, это было мучительно. Но хуже всего, что проклятье передалось детям… дочерям. И внучкам… правнучкам тоже. Мама была уверена, что именно проклятье Врубеля сгубило ее жизнь. Она говорила, что нам нельзя выходить замуж. Мы будем и сами несчастны, и мужчину, который решится взять нас в жены, сгубим. Мне это показалось выдумкой. Неимоверной чушью. Но я вообще не готова была слушать маму. Я снова сбежала. Я была твердо намерена поговорить с отцом, узнать, почему он от нас отказался. И получилось. Знаете, что он сказал мне?
– Оленька, – отец за несколько лет постарел, погрузнел. И сила его яркая, искрящаяся, куда-то исчезла. Ольга смотрела на обрюзгшего мужчину с недовольным лицом и не узнавала его. – Мне очень жаль, что так получилось, но у меня есть долг перед моей семьей.
– А передо мной у тебя долга нет? – Оленька вдруг ясно поняла, что папа не вернется. Тот, которого она любила. Нынешний же и самой ей не был нужен.
– Я плачу алименты, – сказал он, брезгливо поджав губы. – И немаленькие. За это я прошу не беспокоить нас. Ты уже взрослая…
Они все так хотели видеть ее взрослой.
И Оленька решила, что раз так, то пускай… правда, позже она осознала, насколько была глупа. Взрослость – это совсем другое…
– Я попала не в самую лучшую компанию. Не из-за парней… те были старше меня, но все равно казались на редкость глупыми. Девчонки… вот они выглядели взрослыми. Самостоятельными. Думаю, скрывать нет смысла, чем я занималась. Леонид все рассказал. И я не стыжусь. То есть стыжусь, конечно, но это была подростковая глупость… мой врач говорит, что я искала отца среди клиентов… и наверное, я бы вовремя одумалась, остановилась… но остановили. Мой супруг был иностранцем. Не скажу, что выходила замуж по любви. Мне исполнилось восемнадцать, и я четко осознавала, в какое дерьмо вляпалась. Одной мне из него было не выбраться. Мужу… ему понравилось играть в спасителя. Правда, потом он ни на минуту не позволял мне забыть, от чего именно спас и чем я ему обязана. Ему было за шестьдесят… полный, одышливый… некрасивый… и да, чувство благодарности быстро закончилось, а сама жизнь… мой психолог утверждает, что это я себе такое наказание выбрала. Не знаю. Он не собирался умирать, не в ближайшее десятилетие… скорее всего наши отношения закончились бы разводом, и я бы осталась нищей, но вдруг случился инсульт.
– И вы превратились в состоятельную вдову.