– Именно. Не скажу, что тогда я поверила в проклятье. Все же лишний вес и нездоровый образ жизни – куда более явные причины, чтобы умереть, но… я вернулась домой. Мама к этому времени уже ушла. И я осознала, что у меня нет иных родственников. А потом вспомнила про отца. Я больше не нуждалась в нем… наверное, не нуждалась, но мне было интересно. Как оказалось, отец умер. И его жена тоже. Леонид же, оставшись один, растерялся. Он ничего не смыслил в бизнесе. Попытался управлять отцовской компанией, но пара неудачных сделок, несколько неисполненных контрактов… он вовремя сообразил продать компанию. Получил, правда, втрое меньше, чем мог бы…
– И переехал сюда?
– Да, – Ольга замолчала ненадолго. – Он сам меня нашел… депрессия случилась. Жаловался на жизнь, на партнеров по бизнесу, на отца, который ничему его не научил… и вообще на весь мир. Запил. Сказал, что всегда мечтал о том, чтобы стать художником… я терпела его. Более того, мне было интересно возиться с ним. Впервые я заботилась о ком-то. Новый опыт и… и, пожалуй, он мне понравился. Я привела в порядок его активы, разобралась с долгами, мелкими, но в таком количестве… Леня совершенно не был приспособлен к самостоятельной жизни! Он же занимался живописью. Он сказал, что когда-то учился, но талантом природа обошла. Не подумайте, он был техничен, но техника – это еще не все. Далеко не все. Его полотна, что портреты, что пейзажи, были исполнены безупречно, однако при том начисто лишены души.
– Его это злило?
– Конечно, злило. Он ведь обладал тонким вкусом. Умел отличить истинное творчество от подделки. Леня вскоре разочаровался в себе. Я предложила открыть галерею…
– И оплатили ее.
– Мне было несложно. От мужа осталось немалое состояние, а я понятия не имела, на что его тратить.
– На благотворительность? – тихо поинтересовалась Людмила.
– И это тоже… почему нет? Я приобрела эту квартиру, машину… одежду порой покупала, но в остальном у меня на редкость небольшие потребности. Я… понимаете, я впервые освободилась от своего прошлого. И хотела жить. И оказалось, что я не умею жить! Просто для себя. Чтобы получать от этой жизни удовольствия… не бороться, не доказывать кому-то что-то, а…
– Радоваться.
– Да, – она улыбнулась Людмиле. – Я совершенно не умела радоваться. А потом встретила одного парня… довольно милого… и у нас завязался роман.
– Ваш брат…
– Был недоволен. Я ведь старше Алешки. И вообще он видел в нем…
– Конкурента, – подсказал Стас.
– Альфонса… он умолял быть осторожней… я не желала. Мне казалось, что мы любим друг друга и что наша любовь – достаточный повод, чтобы пожениться. А накануне свадьбы Алеша спрыгнул с моста. Выяснилось, что у него огромные долги… и девушка, которая забеременела. Она грозила рассказать о беременности мне, тогда бы свадьба сорвалась и долги…
– Остались невыплаченными.
– Да.
– Вас эта история не насторожила?
– Нет… я просто вспомнила вдруг мамин рассказ. О проклятии. И испугалась, что, если оно существует? Нет, не испугалась, но… стало вдруг неприятно так. Как если бы человек, которого я хорошо знала, оказался совсем не тем… ложь. Я ничего о нем не знала. Совершенно. Если бы он признался, я бы помогла… и я ему выписывала чеки… для его больной матери. Для сестры… понимаю, что он меня обманывал. Леня утешал. Он был рядом… он вдруг оказался таким родным человеком. Предложил мне доктора… сказал, что все мои проблемы внутри. И я должна с ними разобраться.
Стас хмыкнул:
Похоже, его нелюбовь к докторам постепенно обрела материальную основу.
– Я пошла… я верила Лене… а доктор мне помогал. Точнее, я думала, что помогает…
– Так помогал, что внушил вам мысль о проклятии?
– Скорее о том, что в этом мире я несчастна… понимаете, я вспомнила вдруг всю свою жизнь. Я была счастлива только в далеком детстве, рядом с отцом. И потом искала кого-то, кто его заменит. А надо было искать себя… путь к себе.
Она потерла глаза.
– Тогда-то я и обратилась к Богу. В храме мне было спокойно. Как будто проклятье отступало и… и я была счастлива. Да, пожалуй, именно, что счастлива. Я даже подумывала о том, чтобы уйти от мира, но все же я не настолько смелый человек. Ивана я встретила у храма. Он продавал иконы. Знаете, есть люди, которые полагают, что икона – это своего рода воплощение лика святого. Что писать ее можно лишь на дереве, после долгого поста, молитв… быть может, и так. Но для меня икона – это еще и живопись… и меня поразили его картины. В них удивительным образом сочетались классика и современность… и еще, созданные им лики были живы.
– И вы предложили Ивану выставку?
– Не сразу… мы разговорились. Встретились снова и снова, он сказал, что хочет написать мой портрет, а я согласилась. Он был интересным человеком.
– Алкоголиком.
– Я и сама не без прошлого. В нем мне виделась родственная душа… и он действительно написал с меня Богоматерь. А я… я ведь читала о Врубеле, об Эмилии… все-таки прабабка. И вот этот момент показался на удивление знаковым. Ведь с нее он тоже сначала писал Богоматерь, а уже потом сделал демоном. И мой врач сказал, что я могу повторить и это…
– Зачем?
– Он уверял, что мысль о проклятии сидит в моей голове, – Ольга постучала по лбу. – И я должна преодолеть травмировавшую меня ситуацию. Что тогда получу свободу.
Звучало все на редкость бредово. Неужели в это вообще можно поверить? Какая, к лешему, травмировавшая ситуация? Кто-то кого-то не так намалевал? И даже не саму Ольгу, а ее чертову прабабку? Но женщина, сидевшая на диванчике, верила в то, что говорила.
– Мы заключили сделку… я готова была заплатить за эту картину… не просто демона, не поверженного, но… прощающего, что ли? Такого, который и не демон… вы знаете, что на самом деле слово «демон» – означает «душа»? То есть не нечистая сила, как в библейском смысле, а именно душа со всеми ее порывами… и Врубель писал душу, такой, которую видел, поэтому и получилось вот так… странно. Он одновременно и красив, и уродлив. И живой… и я хотела, чтобы Иван сделал то же самое. Мне казалось, он правильно все видит. У него получалось… знаете, когда он переносил все мои страхи на холст, я… я получала свободу…
Ольга всхлипнула:
– А потом Иван умер.
– Его убили. – Стас погладил острое Людочкино плечо. – Ваш брат сознался.
Он и не думал ничего отрицать. Наверное, сложно отрицать, когда тебя взяли при попытке двойного убийства. Иван сказал, что Леонид не просто говорил – выговаривался, словно на исповеди.
– Я все равно не могу поверить… Леонид…
– Был завистливой сволочью. Уж извините. Он считал, что жизнь обошлась с ним на редкость несправедливо.
Ольга приподняла бровь, надо полагать, это выражало удивление. А ведь странно, что сестрица до сих пор не навестила брата. Или не странно? Он все-таки пытался ее с ума свести, а потом и убить.