– В чем дело? – спросил Илан.

– Там, в сотне метров… Кажется, это фары машины.

Илан не поверил, подошел к решетке. За окном, выходящим на зады здания, было совсем темно, шел сильный снег, но Моки не ошибся, это действительно были фары автомобиля, одна горела слабее другой. Илан посмотрел в глаза Моки, пытаясь понять, случайность это или часть игры. Толстяк пожал плечами, и Илан снова повернулся к стеклу.

– Да, правая горит ярче – в точности как у «универсала», который привез нас с Хлоэ сюда.

Он вспомнил Шардона, подергивающееся лицо под мешком, и ему стало совсем не по себе.

– Фары горят, но тачка стоит на месте, – заметил Моки.

– Ты раньше ее видел?

– Меня привезли засветло, но в окно я не смотрел – просто не пришло в голову. Тебя что-то тревожит?

– Сколько продержится аккумулятор, если оставить фары включенными?

– Понятия не имею. День? Чего ты дергаешься? Наверняка один из организаторов игры забыл выключить фары.

Илан не отвечал – он все так же напряженно вглядывался в ночь. Ни черта не разглядишь… Непонятно, есть кто-нибудь в салоне или нет. Зачем кто-то бросил машину посреди двора с включенными фарами? Может, вернулись полицейские с Шардоном? Тогда почему никто не видел их в здании клиники? Почему Гадес ничего им не сказал?

Моки постучал пальцем по циферблату часов:

– Через восемь минут погасят свет, так что ноги в руки и вперед.

Илан и Моки сбежали вниз, толстяк запер решетку, они помчались по коридорам и вдруг услышали, как хлопнула дверь, и чья-то тень метнулась из центрального вестибюля в сторону жилой зоны.

– Черт, ты разглядел? – спросил Моки.

– Не успел. Кто это был?

– Понятия не имею. Пациент? Врач? Черт его знает, но клиент явно очень торопился.

– Пахнет горелым, чувствуешь?

Илан ускорил шаг. Запах шел откуда-то справа, в одном из коридоров клубился серый дым.

– Мы скоро окажемся в темноте, но придется взглянуть, – бросил он Моки.

– У нас не больше пяти минут – я выставил свои часы по утреннему сигналу к подъему. Давай поторопимся, я ненавижу темноту. В молодости провел пять лет в комнате без окна, и потом у меня были проблемы, понимаешь меня, друг?

Они прибавили шаг и очень скоро оказались в том месте, которое Илан уже обследовал вместе с Хлоэ. Стены маленького театрального зала были покрыты росписями, но краски поблекли, штукатурка с изображениями Минотавра осыпалась – беспощадное время брало свое.

– Мрачное местечко, – прокомментировал Моки. – У парня, который это сотворил, жизнь была явно невеселая.

– Его звали Люка Шардон. Кажется…

– С чего ты взял?

Они заметили оранжевые всполохи в одной из комнат на правой стороне коридора, это был кабинет арт-терапии, увешанный рисунками на мифологические сюжеты и фотографиями.

Илан прикрыл нос воротником, подошел к двери и увидел, что студию разгромили: рисунки и снимки, все до единого, сорвали со стен, свалили в кучу в центре комнаты и подожгли. Лица людей прошлого съеживались и исчезали, краски таяли, в воздухе порхали невесомые черные мотыльки. Илан отшатнулся, инстинктивным движением выставив перед собой руку, и чуть не отдавил ногу Моки, разинувшему от изумления рот.

– Среди нас – чокнутый придурок, – прошелестел спутник Илана, – и я, кажется, знаю, как его зовут.

– Я тоже. Жигакс…

– Зачем он это сделал? Почему теперь, чем ему помешали фотографии бедолаг?

– Сегодня утром он сидел по-турецки на сцене и плакал, прислонясь к пыльной кулисе. Мы с Хлоэ думаем, что у него раздвоение личности.

– Как у К. Ж. Лоррен из досье «Мемнод».

– Точно.

Илан смотрел на медленно угасавшее пламя, в котором догорали незнакомые лица и прошлое. Неужели Жигакс связан с клиникой или одним из пациентов, которого он узнал на снимке? Илан посмотрел на часы, развернулся и почти побежал, спеша оставить за спиной наводящие тоску и страх ледяные коридоры. Моки следовал за ним, стараясь не отставать.

В жилой зоне царили покой и тишина. Двери комнат были закрыты, кухня и душевые – пусты. Зазвенел звонок.

– До чего же противный звук, – вздохнул Моки.

Раздался щелчок, неоновые лампы начали гаснуть одна за другой, и коридоры погрузились в темноту. Илан и Моки остались одни на крохотном островке тепла и относительной безопасности.

– Было без одной минуты… Они поторопились… – прошептал Моки.

Илан посмотрел на комнату Жигакса. Света под дверью не было. «Хочет, чтобы мы поверили, будто он спит?»

– Отложим разговор до завтра, Моки, договорились? Только не вздумай упомянуть при Жигаксе сюжет о раздвоении личности, он может слететь с катушек.

– Идет.

Человек с косичками исчез в своей комнате. Илан последовал его примеру, повернул ключ в замке, придвинул к двери комод, подошел к шкафу и вытащил штангу, на которой висела одежда. Не бог весть какое оружие, но защититься в случае чего поможет.

Из своего окна он не мог видеть фары «универсала», стоявшего с другой стороны здания. Буря не утихала, и Илан подумал: «Это проклятое место не хочет нас отпускать…»

Он сел на кровать, чтобы расшнуровать кеды, и почувствовал, как напряжены все мышцы и нервы. В памяти всплыл жуткий образ мертвого отца с выбитыми зубами и рассеченным пополам телом. Как давно мы не виделись, сынок, ты теперь совсем взрослый.

Илан лег, раскинул руки и уставился в потолок. Голова гудела от вопросов. О себе, о своих снах и якобы конфиденциальных документах, которые показал ему Моки. О Жигаксе. Что, если бумаги сжег не он, а кто-то другой?

Где проходит граница, отделяющая реальность от вымысла? Как глубоко игра проникла в его мозг? Чего в конце-то концов добивается от участников чертов шестидесятилетний организатор «Паранойи»?

Илан не стал раздеваться, повернулся на бок и подтянул поближе палку. Сегодняшнюю ночь он проведет при свете.

Заснуть все равно не удастся.

42

День второй

Илана разбудили крики.

Видимо, он все-таки заснул среди ночи.

В коридоре кто-то колотил кулаками во все двери.

– Сюда, скорее! Выходите, черт бы вас побрал! Что-то случилось с Лепренсом!

Илан узнал голос Максима Филозы. Он повернулся, посмотрел на будильник, показывавший шесть тридцать утра, резко сел, вдел ноги в кеды и кинулся к двери, протирая заспанные глаза.