Book.

Мать и младенец преодолели первые четыре неде­ли, и в честь первого месяца со дня рождения ребенка устроили грандиозный пир. На нем подавали множе­ство красных яиц и сладких пирожных. Женщины вос­торженно охали и ахали, глядя на ребенка. Мужчины гладили его по спине и пили крепкое вино. Когда бан­кет подошел к концу, женщины вернулись во внутрен­ние покои, сгрудились вокруг И и ее ребенка и стали шептаться о первом визите императора Канси в Ханч­жоу.

Он хотел впечатлить всех своей любовью к искус­ству, но каждый цунь пройденного им стоил жителям нашей страны цунь серебра, — жаловалась Ли Шу. — Путь, по которому он следовал, был вымощен плиткой императорского желтого цвета, а стены и балюстрады были украшены резными статуями драконов.

— Император обожает пышные церемонии, — доба­вила Хун Чжицзе. Мне было приятно видеть, что дочь Хун Шэня превратилась в красавицу и сама стала при­знанной поэтессой. — Он скакал по полю на лошади, стреляя из лука. Каждая стрела попадала в цель. Даже когда рысак встал на дыбы, император не промахнулся. Это зрелище потрясло моего мужа. Той ночью его стре­лы также попали в цель.

Ее признание заставило других женщин сознаться в том, что подвиги императора вдохновили и их мужей тоже.

— Не удивляйтесь, если через десять месяцев нач­нется шквал торжеств по случаю первого месяца со дня рождения ребенка, — заметила одна женщина, и все с ней согласились.

Ли Шу закрыла рот руками, чтобы не засмеяться. Она наклонилась вперед и, понизив голос, призналась:

— Император говорит, что вскоре в нашей стране на­ступит эпоха процветания, но я беспокоюсь. Он очень враждебно настроен по отношению к «Пионовой бесед­ке». Он говорит, что эта опера развращает девушек и слиш­ком много внимания уделяет цин. Моралисты ухватились за его слова и теперь с удвоенным усердием унавоживают улицы своими зловонными высказываниями.

Женщины старались утешить друг друга смелыми речами, но их голоса дрожали от страха и неуверенности. То, что раньше лишь время от времени произносил то один, то другой ученый муж, теперь превращалось в государственную политику.

— Я считаю, что никто не может запретить нам читать «Пионовую беседку» или что-то еще, — убежденно сказала Ли Шу, но никто не верил в это.

— Но как долго это продлится? — жалобно спросила И. — Я ведь ее еще даже не читала.

— Ты ее прочитаешь.

В дверях стоял Жэнь. Он прошел по комнате, взял сына из рук матери, подержал его минуту у своей груди, а затем опять положил на руку, чтобы малышу было удобнее.

— Ты долго и тяжело работала, чтобы научиться чи­тать и понимать мои любимые произведения, — сказал он. — Ты подарила мне сына. Кто может запретить мне разделить с тобой то, что так много для меня значит?

Зал облаков

Слова Жэня вновь пробудили во мне жела­ние продолжить работу над комментарием, но ни я, ни И не были готовы к этому. С тех пор как я смотрела представление оперы, прошло пятнад­цать лет. Мне казалось, за это время я научилась обуз­дывать свою разрушительную энергию, но мне хотелось быть в этом уверенной, потому что в доме появился ре­бенок. Кроме того, И нужно было многому научиться, чтобы быть способной оценить «Пионовую беседку» по достоинству. Мне пришлось попросить о помощи Ли Шу, Жэня и госпожу У. Вместе со мной они готовили младшую жену моего мужа. Затем, спустя еще два года, во время которых благодаря моей заботе в семье У не происходило ничего плохого, я наконец позволила мо­ему мужу подарить И том «Пионовой беседки», над ко­торым раньше работали я и Цзе.

Каждое утро, после того как И одевалась, она шла в сад и срывала там пион. Затем она останавливалась у кухни и брала там свежий персик, миску с вишнями или дыню. Отдав указания повару, она относила жертвен­ные дары в зал с поминальными дощечками предков.

Сначала она зажигала благовония и кланялась предкам семьи У, а затем клала фрукты перед поминальной до­щечкой Цзе. Выполнив свои обязанности, она отправ­лялась в комнату, где лежала моя кукла, и ставила в вазу пион. Она разговаривала с поминальной дощечкой, спрятанной в животе куклы, рассказывала ей о надеж­дах на будущее сына, своей привязанности к мужу и бес­покойстве о здоровье свекрови.

Затем мы шли в павильон Любования Луной, где И открывала «Пионовую беседку» и просматривала сде­ланные на полях заметки о любви. Она читала до тех пор, пока не наступало время обеда, — распущенные волосы свободно свисали ей на спину, платье развева­лось, а личико хмурилось, когда она размышляла над тем или иным отрывком. Время от времени она оста­навливалась на какой-либо строке, закрывала глаза и сидела совершенно неподвижно, глубоко задумавшись над тем, о чем прочитала. Я вспомнила, что когда смот­рела оперу, то видела, что Линян делает то же самое: она замирала, чтобы люди в зрительном зале углубились в себя и обнаружили самые сокровенные чувства. Меч­ты, мечты, мечты — разве не об этом была написана «Пионовая беседка»? Разве не они дарят нам силу, на­дежду и желание?

Иногда И откладывала книгу в сторону и начинала бродить по усадьбе в поисках Жэня, Ли Шу или госпо­жи У. Я заставляла ее задавать им вопросы об опере, по­лагая, что чем больше она узнает, тем более восприим­чивым сделается ее ум. Я велела ей спрашивать о ком­ментариях, написанных другими женщинами. Она очень огорчалась, если ей говорили, что они были уте­ряны или уничтожены.

— Как же так получилось, — спрашивала она Ли Шу, — что мысли стольких женщин уподобились цветам, уле­тевшим вслед за порывом ветра и не оставившим за со­бой никакого следа?

Ее вопрос поразил меня. Он показал, что она много­му научилась.

Свойственное И любопытство никогда не делало ее назойливой или бесцеремонной. Она всегда помнила, в чем состоит ее долг жены, снохи и матери. Она страст­но полюбила оперу, но я внимательно следила за тем, чтобы ее увлечение не превратилось в наваждение. Бла­годаря ней я больше узнала о жизни и любви, чем когда была жива или руководила действиями второй жены моего мужа. Мои девические мечты о нежной любви улетучились, так же как и пришедшие позже плотские желания. И сумела сделать так, что я научилась ценить любовь, идущую из самой глубины сердца.

Я видела эту любовь в том, как И нежно улыбнулась Жэню, когда он, чтобы избавить ее от страха во время беременности, заявил, что не боится призраков. Я ви­дела ее в том, как она смотрела на него, когда он сажал сына на колени, мастерил вместе с ним воздушных змеев, наставлял его, чтобы, став мужчиной, он сумел позабо­титься об овдовевшей матери. Я видела ее в том, как И восхищалась даже самыми незначительными достиже­ниями мужа. Он не был великим поэтом, которым я счи­тала его в девичестве, но не был и посредственным че­ловеком, как оскорбительно называла его Цзе. Он был обычным человеком, и у него были достоинства и недо­статки. Благодаря И я поняла, что истинная любовь означает любить человека, несмотря на его несовершен­ство, и даже за него.