От размышлений Карла оторвал радист.
– Карл, на проводе Хорст!
– Да-да, – очнулся Карл, хватая трубку, – Карл слушает!
– Карл, я их вижу. Они еще в нескольких километрах. По дороге едут три эсэсовских бронетранспортера.
– Отлично, я все понял. Когда, как вам кажется, они прибудут сюда?
– Полагаю, не раньше чем через полчаса.
– Отличная работа. Ладно, возвращайтесь сюда, на позиции.
– Хорошо, Карл.
– Оставь телефон там. Не теряй время на то, чтобы смотать провод. В любом случае он нам больше не понадобится.
– Все понял. Конец связи.
– Конец связи, – подтвердил Карл.
Встав, он подозвал Вилли.
– Ты можешь для разнообразия наполнить вещмешок не гранатами, а хлебом? Добавить овощей, фляжку с водой.
– Карл, что ты задумал?
– Вилли, просто сделай то, что тебе сказано. Я по-прежнему здесь командир, не забыл?
– Да, Карл.
Карл подошел к одному из захваченных в плен бандитов, которые теперь сидели все вместе в одном окопе.
– Что ж, – сказал он, – я решил отпустить обоих мужчин. Вилли сейчас соберет им съестное в дорогу. Мой совет: спускайтесь вон в то ущелье, затем возьмите вправо и найдите пещеру или овраг в нескольких километрах от дороги. По эту сторону гор вам лучше не оставаться, потому что здесь, вероятно, разгорится бой, повсюду будут свистеть пули, а то и мины. Прогремит мощный взрыв – это мы закупорим проход. Не высовывайтесь из укрытия по крайней мере еще двадцать четыре часа после того, как прекратится стрельба. После чего выходите с поднятыми руками. Простые солдаты готовы палить во все движущееся, так что лучше дождитесь офицера или хотя бы сержанта. Он усмирит своих бойцов.
В этот момент появился Вилли с двумя полными вещмешками и двумя флягами с водой. Карл повернулся к женщине.
– Как я уже объяснил, с вами я так поступить не могу. У вас есть несколько минут, чтобы попрощаться со своими товарищами. Скоро сюда прибудут эсэсовцы, и тогда я уже больше ничего не смогу для вас сделать.
– Карл, ты… – начал было Вилли.
– Я знаю, что делаю.
– Но ведь в приказе четко говорилось: схватить женщину и тех, кто с ней. Эсэсовцам только это и нужно, чтобы обратить все против нас.
Возможно. Но мне кажется, они крайне обрадуются тому, что получат в свои руки женщину-снайпера, и до всего остального им не будет дела. К тому же я сделаю упор на скорый приход иванов. Поверь мне, Али-Бабе это не понравится. Он поспешит удрать в Ужгород и спрятаться за нашей новой линией обороны. Уверяю, меньше всего этому арабу хочется оказаться в самой гуще боя двух противников, к которым он испытывает одинаковое презрение: Красной армии и 21-го воздушно-десантного полка. Мы взорвем Чрево Джинджер, после чего я отправлюсь прямиком к Мюнцу, если он еще останется жив, и скажу, что оба партизана были при смерти и не имелось смысла отправлять их дальше. Ему придется принять мое объяснение, и, опять же, он будет рад отправить эту женщину в Берлин со всеми ее секретами.
– Хорошо, Карл, раз ты так считаешь. Мы никогда в тебе не сомневались. Но, Карл, сейчас все трое у нас в руках, и, как мне кажется…
– Вилли, мужчины бесполезны. Нам есть смысл отдавать эсэсовцам женщину. Но от этих двух болванов им нет никакого толка. Уверяю, никто ничего даже не заметит.
Отдохнув, Учитель и Крестьянин взяли вещмешки с продовольствием, прошли по ущелью и свернули вправо, где начиналась тропа, ведущая в густой лес. Немцев там не осталось, они уже сбежали. Партизаны были в полной безопасности.
Они торопливо спускались по каменистой тропе, проложенной в лесу. И вдруг оба разом остановились.
– Я должен увидеть все сам, – решительно произнес Учитель.
– И я тоже, – подхватил Крестьянин.
– Ты лучше спускайся вниз. Смотреть там нечего.
– Нет, я должен.
– Должно быть, у тебя голова из мрамора. Ступай, тебе посчастливилось остаться в живых. И помни, что сказал тот немец: выжди, не беги навстречу Красной армии, как только она здесь появится, иначе тебя пристрелят.
– Я никуда не пойду. Я тоже должен все увидеть.
– Ты можешь запросто погибнуть.
– Что ж, всякое бывает.
– Ну, тогда пошли.
Они поспешно вернулись назад в ущелье со стенами из известняка. Укрываясь в зарослях, они осторожно пробрались туда, откуда был виден опорный пункт немецких десантников.
Учитель сразу же заметил три бронетранспортера, раскрашенных бурыми и зелеными пятнами, которые тяжело ползли на широких гусеницах по грунтовой дороге. Казалось, они двигались вперед на одной силе воли. В кабине головного бронетранспортера подобно капитану корабля стоял человек. Через несколько минут машины должны были добраться до ущелья.
Учитель перевел взгляд на позиции десантников, сначала ничего не увидел, затем…
– Смотри! – воскликнул Крестьянин. – Это Мила!
– Она самая, – подтвердил Учитель.
Петрова в сопровождении молодого немецкого офицера прошла к дороге. Она курила.
– Что он задумал? – спросил Крестьянин. – Он собирается ее отпустить?
– Он не может ее отпустить. Его за это расстреляют.
– Тогда что.
– Это покажется жестокостью, – сказал Учитель, – однако на самом деле все как раз наоборот. Это единственный возможный благополучный исход. Вероятно, офицер поплатится за это своей жизнью, но он не может отдать Милу эсэсовцам, которые будут ее пытать. Как и мы с тобой, он в нее влюбился.
– Я вовсе не.
– Смотри, Крестьянин! У этой драмы великолепный конец. Задумайся хорошенько, и со временем ты все поймешь. И ты также поймешь, что этот немец – порядочный парень, может быть, даже герой.
– Мы могли бы.
– Нет, – остановил его Учитель. – Не могли бы.
Немецкий офицер и Петрова вышли на залитую солнцем опушку. Затянувшись в последний раз, Петрова выбросила окурок. Офицер зашел к ней сзади и достал пистолет.
– Наверное, потом он сам застрелится, – пробормотал Учитель.
Затаив дыхание, они смотрели. Офицер приставил пистолет к затылку Петровой и выстрелил. Та упала на колени, затем повалилась на землю. Подойдя к ней, офицер снова приставил пистолет к ее затылку и выстрелил еще раз. После чего убрал пистолет в кобуру и вернулся к своим десантникам.
Москва
Наши дни
Это известие ударило гораздо сильнее, чем предполагал Свэггер. Конечно, в таких делах трудно что-либо предугадать. И все-таки удар был сильным. Всю дорогу назад Свэггер хранил каменное молчание. Он просто сидел, уставившись прямо перед собой, не обращая внимания на Рейли, которая достала компьютер и начала набирать текст – этот материал, другой материал, какая разница? В кабине вертолета было темно, и отсвет от экрана компьютера озарял ее лицо. Но Свэггер не смотрел на нее, он смотрел прямо перед собой или в иллюминатор.