– Вот именно, – деревянным голосом подтвердила Клара.
От его монолога ее начало явственно подташнивать, как будто укачало.
– Это, конечно, целиком моя вина, – покаялся Карл. – Я не должен был вламываться в вашу жизнь, да еще и с такими откровениями. Просто нервы не выдержали. Да и у кого бы они выдержали рядом с вами? Особенно если учесть, что каждая ваша мысль о смерти звучит для меня примерно так же громко, как если бы вы сверлили стену, в которую я превратился. Ужас на самом деле. Я бы с радостью съехал, не выясняя отношений, но в этом городе почти не осталось домов, способных приютить меня в те моменты, когда мое тело принимает человеческую форму. Кроме этого еще три, но два из них слишком далеко от воды, мне там тяжело подолгу находиться. А в третьем, у самой реки сейчас живет мой друг, неловко его беспокоить.
«Интересно, а зачем ему вообще принимать человеческую форму? – подумала Клара. – Просто для смеха? Или чтобы чаю с конфетами выпить? Это я бы как раз поняла».
Вслух, конечно, не спросила, но Карл все равно объяснил.
– Человеческая форма – не мой каприз, а обязательная практика. Чтобы… эээ… не терять связь с клиентом – так, кажется, говорят в подобных случаях?
Клара ничего не ответила. Взяла отложенную было конфету, развернула, отправила в рот. Проглотила, почти не жуя, и сразу потянулась за второй. Съев ее, внезапно приободрилась и одновременно махнула на себя рукой. Чего тут стесняться, все свои: ангел смерти, грабитель, маньяк и галлюцинация в одном лице. Зато красивый и комплименты говорит. Когда мне в последний раз делали комплименты? То-то и оно.
Поэтому честно сказала:
– Вот вы говорите, мои мысли о смерти вам мешают. Но сами посудите, о чем мне еще думать? Семьи у меня нет, мама – и та умерла; впрочем, не то чтобы я с ней хорошо ладила. С работы меня выгнали, новую днем с огнем не сыщешь, да и, честно говоря, неохота искать: бухгалтерию я ненавижу, а кроме нее ничего толком не умею. Не тому училась, теперь это ясно, а исправлять уже поздно, не в моем возрасте что-то исправлять. Денег у меня уже почти нет, а зима на носу. И с ней – счета за отопление, заранее страшно подумать, какие там будут суммы. В общем, ничего хорошего со мной не происходит, а дальше будет только хуже, это понятно. Только и остается что мечтать о тихой приятной смерти, которую на практике вряд ли можно себе организовать. Откуда мне было знать, что мои мысли кому-то мешают? А даже если бы знала, как я могу запретить себе о чем-то думать? Не говорить вслух легко. Не записывать – проще простого. А не думать – ну, слушайте. Это – как?
– Ну да, – вздохнул Карл. – Люди крайне редко обладают необходимой для этого дисциплиной ума. Странно было бы требовать ее именно от вас. Да я и не требовать пришел, а предложить сделку.
– Какую? – встрепенулась Клара.
Сердце ее замерло, объятое восхитительными предчувствиями. Например, сейчас он предложит ей миллион. Или исполнение любого желания – лишь бы заткнулась. Или даже трех, как положено в любой уважающей себя сказке. Ух, я тогда развернусь!
– Вы часто мечтали о возможности уступить свою жизнь кому-нибудь, кто в ней нуждается, – сказал Карл. – Вообще-то делать подобные вещи запрещено. Но я в таком отчаянии, что готов пойти на должностное преступление. Могу вам это устроить. В любой момент, совершенно не больно. Даже позволю вам самостоятельно выбрать кандидата на чудесное спасение. Четырехмесячный младенец, красивая балерина, сорокалетний бизнесмен, буквально месяц назад встретивший любовь своей жизни, счастливая мать троих детей, семнадцатилетняя художница, пожилой профессор математики, не успевший завершить свой главный труд, и еще несколько дюжин страстно желающих задержаться на этой прекрасной земле. Каравай, каравай, кого хочешь выбирай! Играем?
– Я неее… Ннннне зна… – жалобно проблеяла Клара.
Она даже не то чтобы испугалась. Вряд ли можно назвать страхом это невыносимое ощущение – как будто вокруг не осталось вообще ничего, ни потолка над головой, ни стула под задницей, ни словоохотливого ангела смерти напротив, и даже воздух куда-то подевался, а вместе с ним свет и звуки, и вот-вот исчезнет память о том, что свет, воздух и все остальное прекрасное вообще существуют. Не останется даже возможности поставить таким образом вопрос.
Какой же это, к черту, страх.
– Эй, – сказал бархатный баритон откуда-то из обступившей ее темноты, – эй, с вами все в порядке? Не нужно так волноваться. Я же вас не заставляю. Просто предложил. Думал, вы обрадуетесь.
Клара хотела сказать, а еще лучше, закричать: «НЕТ!» – но не смогла издать ни звука.
– Ну видите, как хорошо, – жизнерадостно объявил Карл. – На самом деле, вы хотите жить. Точнее, очень не хотите умирать – не одно и то же, конечно, а все-таки лучше, чем ничего. Теперь ясно, что ваши мысли о смерти – просто от усталости. Людям часто кажется, что умереть – все равно, что хорошенько выспаться. А это, поверьте, не совсем так.
На этом месте Клара все-таки разрыдалась. От облегчения, что умирать прямо сейчас ее не заставят, и от разочарования, что смерть вовсе не похожа на сладкий сон, и от жалости к себе, никчемной трусихе, которая с перепугу упустила возможность быстренько отмучиться, и теперь придется оставаться в живых наедине с кучей нерешенных и, будем честны, неразрешимых проблем, которые, строго говоря, и есть жизнь. Ну и от разочарования, что этот тип не предложил ей ни исполнения желаний, ни даже какого-нибудь несчастного миллиона. А ведь мог бы. Что ему стоит, а.
Но все равно очень здорово, что хотя бы не надо умирать.
Карл терпеливо ждал, пока она успокоится. Не лез с утешениями, но чашку чая протянул вовремя – в тот самый момент, когда Клара еще не вспомнила о его существовании, но уже захотела пить, потому что от рыданий пересохло в рту и в горле.
Чай оказался сладким. С непривычки это было так фантастически вкусно, что Клара сперва вообще не поняла, что пьет. Какой-нибудь магический эликсир? Или что там боги олимпийские пили? Нектар?
Но нет, просто обыкновенный чай с сахаром. Боже, как же это прекрасно! А ведь худые люди могут пить такой каждый день. С ума сойти, какая счастливая у некоторых судьба.
– На самом деле я вам наврал, – сказал Карл, когда она поставила чашку – мимо блюдца, но, по крайней мере, на стол, тоже своего рода достижение.
– Наврал? – беспомощно переспросила Клара. Голова пока соображала довольно плохо. Но способность членораздельно говорить вернулась, и то хлеб.
– Наврал, – покаянно подтвердил он. – Предложил заведомо неосуществимую сделку. На самом деле передать свою жизнь другому человеку технически невозможно. Это же не бензин, который можно перелить из одного автомобиля в другой и продолжить путь. Даже не знаю, как бы я выкручивался, если бы вы согласились с моим предложением. Но, честно говоря, я был заранее уверен, что выкручиваться не придется. Когда человек так оживляется при слове «сделка», вряд ли он действительно хочет умереть. Скорее уж просто сделать свою жизнь более легкой и приятной.