Егор обернулся:
– Бача, Ильяс!
Дверь сразу же открылась, и гастарбайтеры вошли в комнату. Впятером.
– Этот человек уходит, – сказал им Егор, – проследите, пожалуйста, чтобы он покинул нас пешком. Машину он оставит здесь. Вам все понятно?
– Зачем отпускаете? – спросил Ильяс.
– Мы с этим человеком так договорились. Все нормально.
Они снова крепко схватили его за руки.
– Нехорошо, если уйдет…
– Не переживай, Ильяс. И, кстати, за хорошую работу я собираюсь вас хорошо отблагодарить. Вы все время жалуетесь, что нет женщин. Так вот, я знаю одну дачу, где их несколько. Есть хорошенькие. А мужчин там становится с каждым днем все меньше. Немного терпения и эти дамы достанутся вам! Та, что приходила сегодня, никуда не годится. Забудьте про нее. Хотя Георгий Яковлевич, кажется, стал за ней увиваться. Я не ошибся? Так что ее тоже не списываем со счетов.
– Ты не просто сволочь. Ты – гениальная сволочь. Уверен, эти женщины покончат с собой раньше, чем начнут жить с пятью ВИЧ-инфицированными уродами. Вы, конечно, дебилы и не знаете, что такое ВИЧ, – сказал Шер гастарбайтерам, – но ничего, скоро узнаете.
– Мы знаем, что такое ВИЧ, – возмутился Ильяс, – анализы, когда на работу устраивались, все сдавали. Доктор, почему он говорит – ВИЧ?
– Вы что, идиоты, действительно думаете, что он доктор? – пыхтел Шер, даже не пытаясь сохранить достоинство. – Вы – стадо баранов. Анатолий правильно про вас говорил! Вы дали себя уколоть непонятно кому и непонятно чем. Да он такой же доктор, как я балерина! У него ВИЧ. Его не кусают только поэтому. Видимо, вирусы просто похожи, и эти путаются, не чувствуют разницы. Нет никакой вакцины! Нет! Он просто вас заразил своей болезнью. Теперь вы вытираете ему задницу, не понимая, что скоро сдохнете. Можете мне не верить, сами поймете. Когда почувствуете себя плохо.
– У меня всегда температура, а ты говоришь – побочный эффект, – тихо сказал Егору Ильяс.
– Это и есть побочный эффект. Откройте глаза – вакцина работает.
Егор равнодушно пожал плечами и, подбросив ягоду, поймал ее губами.
– И мне плохо по ночам. Слабый стал, – Бача сказал это робко, будто извинялся.
Но хватка гастарбайтеров все же ослабла. Шер был уверен – их вера тоже поколебалась. Чтобы зерно сомнений выросло, нужно время. Мужчины стали переговариваться шепотом. Непонятно было – возмущены они, кипят ненавистью или просто деловито обмениваются информацией.
– Говорите по-русски! Сколько раз повторять! – приказал Егор, но они не послушались. Это еще не было бунтом, но могло стать его предвестником.
Шеру казалось, что кое-кто из азиатов все же поверил ему. Ильяс, кажется, насторожился и требует проверить достоверность фактов. Бача визжит как свинья и не готов поверить, что его провели.
– Прекратите! Делайте, что сказано. Или прививки не получите. Вы видели, что стало с Анатолием? – Егор продолжал спокойно подкидывать ягоды. А гастарбайтеры уже начали драться. Каждый хотел доказать свою правоту. Перевернулся журнальный столик, на пол полетели книги и полная окурков пепельница.
В руке Ильяса появился нож, и кажется, он был готов выпустить кишки Анзуру. Тот бранился, не желая верить в то, что сказал Шер, и призывал на голову Ильяса все возможные кары. Наконец, задетые отступающим Анзуром, на пол полетели лекарства, разложенные на подоконнике. Егор наблюдал за дракой брезгливо и, кажется, даже с жалостью. Но вот очередная ягода попала не в то горло. Мертвенно-бледное лицо залила багровая краска, глаза полезли из орбит. Он стал кашлять и хрипеть, катаясь на кресле, но делал себе только хуже. Ягода почти лишила его возможности вдохнуть. Из багрового лицо уже сделалось лиловым. Растерянные гастарбайтеры дружно, но неумело хлопотали над псевдодоктором, колотили по спине, кто-то сбегал за водой.
Еще минуту Егор хрипел, но вскоре затих. Тело стало сползать с кресла, и мужчины положили его на кровать. Посмотрев на лица гастарбайтеров, Шер понял: это не растерянность и не скорбь, а нечто другое. Осиротевшими, вот какими они казались теперь. Эти люди потеряли мечту, будущее, надежду.
– Мне очень жаль вас, – сказал он. – Честно.
Он едва не уснул за рулем, и, когда вышел из машины, ноги сами подогнулись от усталости. Кузнечики стрекотали как никогда оглушительно. И, как ему казалось, укоризненно. Ворота открылись. Внезапно взлетела петарда и с треском разорвалась на тысячи разноцветных искр.
– У кого хватило ума положить в мусор баллончик? – прошипела совершенно побелевшая Аида. Интересно, что заставило ее побледнеть – его неожиданное возвращение или взрыв в мангале?
Аида не бросилась к нему на шею, сказала только спокойно:
– Вы один, – и стала ворошить палкой в костре.
Почему он раньше не замечал, как много времени она проводит у огня? Девочка же буквально на нем помешалась. Такое стремление – явное проявление депрессии. Так она пытается избавиться от воспоминаний.
– Да. Один.
– Понятно. Выглядите ужасно.
– Аида. Я должен тебе сказать. Он не вернется, – тихо сказал Шер, протянув руки к огню.
– Я уже поняла.
– Я говорю не про Дорогана. Я видел Егора. Он больше не придет.
Аида не ответила.
– Он же навещал тебя, верно? Ты встречалась с ним за забором?
– Ну навещал.
– Поэтому он знал, куда я собираюсь пойти и что я буду делать?
– Отчитывать меня будете?
– Нет. Ты сама – жертва.
Новая порция пакетов, зашипев, стала сплавляться в ком, который Аида поворачивала так и этак.
– Я рад, что мы одни. Мне нужно с тобой поговорить.
Девушка приподняла плечи, будто ей стало холодно.
– Ты давно заметила за собой… странности?
– Странности?
– Ты знаешь, о чем я. Ты можешь поговорить со мной. Я врач. Давно ты заметила, что тебя не кусают?
– В первый раз – когда вышла за травой. Они подошли близко, но меня не трогали. Им нужна была Вика.
– Мне не нужно объяснять, почему у тебя появилась такая… особенность?
– Я догадалась. Я его спросила, и он признался. Осуждаете меня?
– Ни в коей мере. Это не мое дело.
– Меня тоже выгоните за ворота?
– Нет. С Егором… я ошибся, признаю. В этом не было необходимости.
– Но что мне теперь делать? – В свете пламени Аида выглядела даже моложе своих двадцати. Дите дитем. Куда делся ее гонор? Маленькая испуганная девочка.
– Ничего. Живи как жила. В городе есть лекарства. Это раньше ВИЧ был приговором, теперь с ним можно прожить долгую и вполне разнообразную жизнь. Ты же не употребляешь наркотики.