Поднявшись в собственную артистическую гримерную, Аля встретила секретаря.
– Я хотела вам звонить…
– Я шла пешком. Весна. – Аля улыбнулась.
– Все готово, оркестр в зале.
– Я знаю, встретила ассистента.
Она наскоро привела себя в порядок и спустилась в зал.
Аля вступила на сцену и окинула взглядом темный зал. Сколько раз она испытывала это чувство – тревоги и радости?! Сколько раз чувствовала эту зависимость от людей, которые расположились позади нее! Сколько раз благодарила за внимание и чуткость дирижера?! И сколько раз осознавала, что своим голосом подчиняет людей, заставляя их сопереживать тому, о чем поет.
Концерт, в котором должна была принимать участие Аля, начинался вечером. В это время фойе Метрополитен-опера заполнится женщинами в вечерних платьях и мужчинами в смокингах и лакированных штиблетах. Эта публика еще потолкается в фойе, обмениваясь новостями и давно известными сплетнями, а потом пройдет на свои места в красно-золотом зрительном зале. И в этот самый момент эти люди наконец останутся наедине с собой, со своими мыслями и чувствами и поэтому смогут принять музыку…
Репетиция, легкий обед, отдых, и вот уже костюмер вывесила отобранное платье, вот уже включены фены, щипцы, разложены палитры грима, вот уже достали из коробки туфли на высоком, но устойчивом каблуке со специальными набойками – Аля всегда боялась упасть, и Вадим давным-давно отыскал старого грузинского обувщика, который шил ей обувь для выступления. Аля в ярком китайском халате с широкими рукавами сидела уже у зеркала. Прелесть и удобство этого старого артистического неглиже она оценила очень быстро – шелковые халаты были приятны на ощупь, не жаркими и не холодными, их легко можно было сбросить, не тревожа уже сделанной прически и грима. И при всем том выглядели они прилично.
– Так, приступим, – гример, она же парикмахер улыбнулась Але в зеркало.
– Приступим…
Аля сегодня пела Моцарта, по удивительному совпадению, ту же самую арию, которую пела в Зальцбурге в выпускном классе. Это ее учителя, такие опытные и такие рисковые поручили молодой певице то, что начинающим певцам труднее всего, – музыкальную партию, требующую безусловного владения голосом.
– Моцарт – это трудно, – говорили со всех сторон.
– Это соответствие голоса и произведения. Старые мастера умели подстроиться под исполнителя, – возражала фрау Вальц, преподавательница Али.
Прическа, грим, и вот уже подали платье – для этого выступления Аля выбрала темно-вишневое платье с узким белым воротником из кружева ручной работы. Когда она оделась и посмотрелась в зеркало, то не могла не улыбнуться.
– С богом, – секретарь Людмила строго перекрестила Алю и подтолкнула к двери, – идите, уже было объявление.
Этот путь до сцены она проходила неоднократно, но спроси, какого цвета стены, не ответила бы. Уже в кулисах, когда были видны освещенная сцена и темный зал, она остановилась и дотронулась до кольца, которое было у нее на левой руке. «Я готова», – проговорила тихо и теперь ждала только знака, чтобы выйти на сцену.
– Мадам Корсакова, вам просили передать, – молодой человек из числа сотрудников театра, передал ей записку. Аля, почти не понимая, посмотрела на него – она запрещала беспокоить ее до начала выступлений. Но молодой человек протягивал записку, она взяла и, развернув, прочитала…
– Людмила, я петь не буду. Передайте, пожалуйста…
Аля теперь шла быстро к себе, пытаясь на ходу расстегнуть узкие манжеты платья… Навстречу ее попадались удивленные люди, кто-то громко окликнул, но она только бросила по-английски:
– Все вопросы к помощнику и секретарю.
Распахнув дверь гримуборной, она бросила помощнику:
– Позвоните в аэропорт, мы должны срочно вылететь в Москву.
– Когда?
– Как можно быстрее.
Секретарь Людмила вбежала в гримерку, разговаривая по мобильному телефону, следом шел кто-то из администрации, потом послышался голос режиссера.
– Пусть войдут, я сама все объясню.
– Я все объяснила, – Людмила запнулась, – вернее, я объяснила, что вы выступать не будете. Причины я не знаю, поэтому и не дала никаких пояснений. Только, пожалуйста, – тут она понизила голос, – что бы то ни было – осторожнее. Здесь же сейчас полно прессы.
Аля кивнула.
– Причина уважительная. Семейная. Все вопросы, связанные с финансово-юридической стороной моего решения, можно обсудить с моим агентством. Прошу меня извинить, я должна спешить.
– Машина готова. – Помощник уже держал в руке кожаный кофр, куда Аля побросала мелочи.
В машине помощник, сидящий рядом с водителем, обернулся и сказал:
– Вы полетите с пересадкой в Лондоне. Это самый оптимальный вариант, который удалось найти при такой спешке. Главное, не попасть в пробку.
– Хорошо, спасибо. – Аля вдруг почувствовала нежность к этим людям. Никто из них не задал ни одного вопроса. Для них было достаточно только ее решения – без пояснений, уговоров, объяснений. «Команда. Как того и хотел Вадим», – подумала Аля, прикидывая, во сколько они будут в Москве.
Самолет набрал высоту, и Аля наконец смогла хоть немного расслабиться. С момента получения известия о покушении на Юру, до момента посадки в самолет прошло всего четыре часа – из них час ушел на то, чтобы добраться до аэропорта – пробки в городе были безумные.
Секретарь Людмила, которая летела в Москву вместе с Алей, уже связалась с Алиной матерью и Вадимом. По голосу последнего было понятно, что он несколько удивлен.
– Кто ей об этом сообщил?! Я не хотел, чтобы она сюда приезжала, пока не очень ясно, насколько серьезна ситуация…
– Я не знаю, записку подали прямо в кулисах, она готовилась выйти на сцену… Я записку не видела… От кого она – мне не сказали.
– Понятно. – Вадим вздохнул. – Если она решила – вылетайте. Да, конечно, мы выплатим все неустойки, пусть ее это не смущает. Положение Юрия серьезное, но, думаю, он будет рад ее видеть. Я буду вас встречать. – Голос Вадима звучал ровно, и Людмила в полной мере оценила «прочность» этого человека. Не раз она сталкивалась с ним, решая сложные вопросы, касающиеся и гастролей, и гонораров, и каждый раз поражалась взвешенности и мудрости решений.
– Мне иногда кажется, что вам очень много лет, так разумно вы поступаете, – как-то сказала ему Людмила. Вадим только улыбнулся.
Сейчас, наблюдая за Алей, которая устало откинулась в кресле, Людмила пыталась наметить план дел на то время, которое они проведут в Москве…
Аля улетала из Нью-Йорка так, словно навсегда покидала этот город, так, будто она прожила в нем не пять лет, а какую-нибудь неделю. Она уезжала, словно навсегда рвала с этой жизнью и оглядываться на прошлое смысла не было. Сейчас в самолете она вдруг испугалась – еще никогда она не приносила в жертву свою работу. Даже когда свалилась с гриппом, она все равно вышла на сцену и пела партию Татьяны в «Евгении Онегине». Но этот страх был минутным, он тут же сменился страхом другим – страхом возможной потери. «Что с Юрой? Почему не позвонил Вадим?! Он же наверняка все знает! Может, так плохо обстоят дела?» – думала Аля и старательно гнала от себя тревогу.