Пока старался усмирить бесноватого напарника, рвущегося к выдолбленной дыре, политой замерзшими алыми кляксами, — инстинктивно задрал голову и в полуразбитом замутненном окне пятого этажа дома напротив заметил человека в порванном шланговом противогазе без одного стекла с накинутым изношенным капюшоном. Он неподвижно стоял, пристально наблюдал за нами и молчал, словно до этого дня никогда не видел живых людей.
«Это они… — воспламенилось в мозгу, — точно…»
И тут же к Дину:
— Дин!!. — не крикнул, а скорее хрипато прошептал я, чтобы ненароком не спровоцировать таинственного смотрителя, едва сдерживая брыкающегося конем напарника. — Там… «Мусорщик»! Вон, в том окне!! Смотри же! Да, блин, хватит крутиться… — даже указал на окно, но когда взглянул сам — там уже никого не было. Сглотнув, виновато вымолвил: — Был же! Я видел…
Все-таки изловчившись, Дин опять метнулся на середину дороги, будто сказанное мной его даже не тронуло, и возобновил свое немыслимое рытье, о чем-то невнятно загнусавил.
— Господи, ты же нас всех угробишь… — обратился к самому себе, боязливо оглянулся, слыша, как в страхе забилось сердце — «Мусорщики» обнаруживались чуть ли не в каждом окне. Десятки, нет, наверно даже сотни, вооруженные кто чем, и все — с неистребимым желанием в глазах немедленно расправиться с чужаками, вторгнувшимися в их город. На то, чтобы спастись, у нас остались считанные минуты, если уже не секунды. Потом заторопил своего невменяемого напарника: — Дин, ну я прошу тебя, одумайся! Ну, пожалуйста! Сдохнем ведь оба по твоей милости…
Дин резко прозрел. Исхитрившись расковырять лед — обрадованно залопотал и вдруг развернулся, держа в обожженных пальцах маленький мерзлый браслет из крупных потемневших бирюзовых бусин. Лицо сильно дрожало, из болезненно-красных вытаращенных глаз, каких я никогда прежде у него не видел, — слезы. Они бежали по щекам, замерзали, комочками скатывались по трясущимся губам, падали на пепел. И вроде видеть плачущих мужчин за всю прожитую жизнь доводилось далеко не раз, Дин стал настоящим исключением, вызвавшим какое-то стойкое чувство полнейшей безысходности.
А потом, весь трясясь, с невероятным трудом, растягивая слова, промолвил:
— Это… он… Курт… — на секунду показал браслет, но будто испугавшись, что сейчас кинусь и заберу себе, — мигом спрятал в окоченевшей руке, начал горячо целовать, что-то нашептывать. — Это… он… — сглотнув, сказал: — Жемчужный браслетик Грейс — моей сестренки. Я сам делал для нее, выбирал цвет, чтобы подходил к ее глазам…
И упал на колени, прижал к носу, словно еще надеясь уловить позабытый запах родной сестры, горько заплакал, отстранившись от всего на свете.
Тем часом из домов поблизости доносилось какое-то шуршание, отзвук крошащихся стекол, невнятный глухой говор, тяжелый топот сапог — «Мусорщики» перешли к действиям.
— Дин… я понимаю: тебе очень больно, знаю, что ты чувствуешь… — сочувственно вставил я, параллельно бегая глазами по окнам, где видел пробегающих людей, — но мы должны уходить, пока еще есть такая возможность! Слышишь?..
Дин только шмыгал носом, ничего не отвечал.
Тогда я предпринял последнюю попытку достучаться до него — затронуть тему сестры.
— Я не думаю, что Грейс желала бы тебе той же участи, что выпала на ее судьбу… — высказался и взглянул на напарника — Дин вскинул совершенно беззлобные заплаканные глаза, кивнул, отвел опечаленный взгляд. И сразу продолжил: — Надо жить, Дин! Надо как-то жить! Хотя бы не ради себя, а для тех, кого с нами нет! Ради их светлой памяти, понимаешь? Они же все смотрят на нас! Мы же у них тут все на ладони! Они все видят, все слышат! Неужели твоей сестре приятно видеть оттуда, как ты страдаешь за нее всю свою жизнь, как мучаешься? Разве приятно, а?.. Скажи? Ты и ей не даешь покоя своими слезами! Тянешь с небес на грешную землю… зачем? Грейс ведь хорошо там! Вот и отпусти ты прошлое! Отпусти с миром! Двигайся дальше, помни их всех, люби, но не живи ты прошлым! Ты же взрослый мужик, Дин! Ну, соберись ты… Прошу тебя: будь ты человеком…
Напарник все-таки послушался. Сунув в карман браслет, он взглянул на меня каким-то осмысленным, просветленным взглядом, будто до этого момента пребывал в объятиях опьяняющего дурмана, заморгал и прежним, чуть хмуроватым басом заявил:
— Ты прости меня, Курт. Я был малость не в себе… — и, застонав от боли в руках, поднял ружье, добавил: — Осталось найти брата…
— С возвращением! — ответил я, в спешке проверил оставшиеся в магазине патроны — пять есть и плюс еще коробочка на десять штучек в рюкзаке. Итого — пятнадцать, а это, мягко сказать, маловато — даже от своры кобелей не отобьешься, не то что от людей. — Сейчас к нам гости пожалуют — засиделись по чьей-то дурости!
Дин надулся.
— Я же извинился… — недовольно изрек он, — что меня теперь, убить, что ли?..
— Ладно, забыли. Не кипятись, — и спросил: — Сколько у тебя патронов?
Тот чуть помолчал, ответил:
— В стволе шесть, еще с собой где-то дюжина.
— Плохо — особо не постреляешь. Их там толпы…
Бах!..
В этот миг откуда-то слева хлопнул выстрел, у моих ног плеснул снежный фонтанчик, следом, уже ближе, воткнулась тоненькая острозаточенная ржавая труба, служившая кустарным арбалетным болтом, и на дорогу, громко галдя, изо всех домов хлынула толпа людей в изодранных теплых вещах.
Пристрелив самого быстроногого «Мусорщика», намеревающегося проломить череп железным прутом, я юркнул за усеянную пеплом легковушку и, укрываясь от пуль и болтов, безостановочно колотящих по капоту и крыше, крикнул Дину:
— Дин! — и пальнул в стрелка, затаившегося на предпоследнем этаже. Тот дернулся, выронил оружие и — с криками вниз. — Дин! Надо срочно уходить! Где искать твоего брата?..
Два раза подряд отгремело ружье Дина.
— Давай за мной, Курт… — с его стороны донесся надрывный хрип, что-то тяжелое упало наземь, — еще один готов… — и позвал устало: — В арку! Дворами побежим!
Вскочив — побежал к Дину, попутно отстреливаясь от засевших в домах снайперов.
Пальба, крики…
Но едва подоспел к нему — навстречу выпрыгнул «Мусорщик» в грязном строительном респираторе и с диким воплем опустил страшную шипастую железку. Тотчас уйдя от атаки, я наотмашь дал прикладом в кадык, оттолкнул ногой и — на помощь к напарнику, окруженному сразу тремя нападавшими.
«Убьют ведь… — с жаром думал я, — не справится в одиночку…»
И, рванув на себя рукоятку ножа, — в перекат, чтобы не задели стрелки.
Очутившись рядом с Дином — ткнул в живот крайнему «Мусорщику», рассек через противогаз лицо следующему, вместе с напарником расправился с третьим и быстро проговорил:
— Давай веди, пока еще можем оторваться, — перечертил беглым взглядом улицу: обитатели Ридаса мчались уже отовсюду, стреляли, каким-то сверхъестественным чутьем обходили свои же ловушки, расставленные здесь на каждом шагу. Пули ложились все точнее, обещая с каждым новым выстрелом непременно попасть по нам. — На тебя вся надежда.