Когда Фаолан снял лапы с плеч Хипа, тот отошел и воровато огляделся по сторонам. На Фаолана смотреть он опасался. Глаза его превратились в узкие щелочки.
– Ты совершил большую ошибку, глодатель! – казалось, слова процеживаются сквозь его зубы. – Я обязательно сообщу об этом. И это будет твой конец.
Тут вперед вышел Свистун. Его голос походил на завывание ветра в глубоком ущелье:
– Никакой это не конец. Это только начало. И ты ни о чем не сообщишь, Хип. Поверь мне!
С этими словами он сам встал на задние лапы, а передними уперся в плечи Хипа. Не успел он отойти, как к Хипу подошел Крекл и повторил этот жест, постаравшись надавить на желтого глодателя всем телом. После настал черед безухого Тирлача, а за ним вышла Эдме.
В ее единственном глазе, словно зеленая искорка, сверкала слезинка. Перед тем как встать на задние лапы, она отчетливо произнесла:
– Ты обидел меня, Хип. Не тем, что укусил за ухо, – это не больно. Ты оскорбил меня своими словами. Поверь мне, я знаю, что такое жестокость. Я из клана МакХитов. Пусть мы и глодатели на Проплешине, но мы – цивилизованные волки. А ты – грубый дикарь, Хип.
После того как она встала лапами на плечи Хипа, вперед снова вышел Свистун.
– Теперь, Хип, тебя действительно унизили. Окажи нам честь, не пытайся казаться более смиренным, чем на самом деле.
* * *
Фаолан ничего не сказал, но было видно, что его потрясло такое единодушие со стороны других волков.
Когда наступило время передышки и все заснули, он тоже надеялся на спокойный отдых, но сон никак не шел. Его мысли постоянно возвращались к песне скрилина о щенке, который спрыгивал со звездной лестницы. Его лай почему-то смешивался с отвратительным скрежетом зубов Хипа. Как положить конец этому беспокойству? Сколько еще костей ему нужно найти?
Он еще раз приходил на то место, нашел там несколько костей и захоронил их рядом с лапой Гром-Сердца. При жизни медведица была ему матерью, и он надеялся, что после смерти она будет присматривать за маленьким несчастным щенком. В конце концов, она умеет воспитывать детенышей. Она не только вскормила его, но и вырастила, научила охотиться и прыгать на задних лапах. Наверное, она поможет этой малышке взобраться на звездную лестницу.
Но всякий раз, думая об этом, он вспоминал глупого щенка, который хотел попробовать мясо лисы и наловить лосося в реке. Щенка, у которого не было снов, потому что он не успел пожить. И снова у него возникали подозрения, что малышка, погибшая на вершине каменистого холма, хочет вернуться, но не для того чтобы поймать лису или лосося, а чтобы отомстить.
Хип покидал проплешину, дрожа от ярости – ярости и страха. Он с опаской относился к Фаолану с самого первого дня, когда тот перепрыгнул через огненную стену. Когда заговорили, что Фаолан бросает вызов существующему порядку, Хип принялся следить за ним с удвоенным вниманием. До сих пор все складывалось удачно. Ничего лучше той глупой выходки на бирргисе тремя месяцами ранее и придумать было нельзя. Теперь же, как гласит старая волчья пословица, «кости перевернулись», и объектом презрения глодателей стал он, Хип. Но ведь на той кости, что Фаолан выгладывал на Проплешине, было изображено самое важное созвездие для волков, и в виде кого – медведя! Разве это не кощунство? Это явный вызов законам, и он, Хип, проследит за тем, чтобы об этом стало известно другим волкам. Клановые волки, особенно из МакДаффов, и так уже относятся к Фаолану с подозрением. Возможно, случай на Проплешине пойдет только на пользу.
Всю жизнь Хип испытывал к себе самую крайнюю жалость. Среди всех недостатков, какие только встречались у глодателей, – отсутствующие глаза, кривые лапы, сдавленное горло – у него был худший. Ничто не сравнится с отсутствием хвоста!
Хвост – самая выразительная часть тела волка. Если волк держит его высоко и размахивает им, это говорит об уверенности в себе, о радости или о высоком положении в стае. Если хвост вытянут и напряжен, то это признак агрессии и готовности напасть. Полуопущенный хвост – признак покорности, а полностью прижатый к ногам говорит о страхе. Вся жизнь Хипа была посвящена выражению покорности и смирения, но при этом у него отсутствовал самый главный знак этого смирения. Это, пожалуй, раздражало его больше всего.
Так нечестно. Иногда он думал о том, что было бы лучше умереть на тумфро. Но когда новичок нарушил почти все правила бирргиса, даже бесхвостый Хип невольно почувствовал себя выше этого нахала.
Стояла безлунная ночь, и Хип услышал, как Фаолан беспокойно зашевелился. Неужели этот мерзкий наглец собирается снова шастать по своим дурацким делам? Казалось бы, кривая лапа должна оставлять четкие следы, особенно в дождливые ночи, но серебристый волк отличался ловкостью, и Хип полагал, что он давно уже придумал, как скрывать отпечатки лап. Выследить его было труднее всего, да и бегал он очень быстро. И снова мысли Хипа вернулись к тому, как обидно не иметь хвоста. Даже малькад, родившийся с кривой лапой, сумел придумать, как скрыть свое уродство. А как ему, Хипу, обойтись без хвоста? Отрастить, что ли? Ничего, кроме чуда, здесь не поможет.
Хип поднялся и тихо вышел из лагеря гаддерглода. Он попытается проследить за Фаоланом. Ночь темна, но даже в темноте серебристый хвост трепетал, словно сигнальный флажок.
Ночь показалась Фаолану невероятно длинной. Дорога к холму щенка, как он теперь называл про себя то мрачное место, заняла времени вдвое больше обычного. Поначалу у него возникло чувство, будто его преследуют, и он сделал несколько ложных обходов. Потом нашел несколько костей и отнес их к лапе Гром-Сердца. На востоке уже показалась бледная полоска предстоящей зари, проре́завшая тьму безлунной ночи.
Подувший с северо-востока ветер принес с собой влажную дымку; вскоре заморосило. Фаолан попытался внимательнее осмотреть все кости, прежде чем зарывать их.
Да, беспорядочное переплетение царапин свидетельствует о бессмысленной, чудовищной жестокости. Какое животное могло сотворить такое? Кто мог с такой свирепостью набрасываться на добычу? Охота для большинства животных была лишь средством добыть пропитание, она не была поводом для демонстрации своей жестокости. К тому же какое сопротивление могла оказать беззащитная жертва? Неужели это признак безумия?
Фаолан вырыл яму поглубже и положил в нее кости рядом с лапой Гром-Сердца, потом повернулся и направился на север, к Восточной Осыпи. Тренировка глодателей на склонах Кривого Хребта все равно должна была сегодня закончиться, и все разойдутся по своим стаям. Туман сгустился, но Фаолан хорошо знал дорогу. Ему было даже приятно, что со всех сторон его окружает влажная пелена. Это все равно что дополнительный слой защиты, помимо еще не сброшенного толстого зимнего меха. По дороге он вспоминал Гром-Сердце и представлял себе, как она поднимается по звездной лестнице вместе со щенком. В мыслях Фаолана малышка ни разу не упала и даже не попыталась вернуться на землю.