– Стриг овец?
За последние два месяца Джордж прислал ему несколько открыток. Спереди на каждой из них красовался какой-нибудь идиллический шотландский пейзаж. А на обороте – сообщения, неизменно вертевшиеся вокруг одной-единственной темы:
Скучно.
Как же скучно.
Убей меня прямо сейчас.
Поздно. Я уже умер.
– Стриг овец, – уныло подтвердил Джордж. – Кормил овец. Пас овец. Возился с возами овечьего навоза. Пока ты… сам знаешь чем занимался с некой черноволосой воительницей. Или ты хочешь, чтобы я умер от любопытства?
Саймон вздохнул. Джордж сдерживался целых четыре с половиной дня. На большее, как подозревал Саймон, невозможно было и надеяться.
– С чего ты решил, что я чем-то занимался с Изабель Лайтвуд?
– Ну, я даже не знаю. Может, с того, что в последний раз, когда мы виделись, ты не затыкаясь о ней трещал? – И он продолжил с плохим американским акцентом: – Что мне делать на свидании с Изабель? Что мне говорить на свидании с Изабель? Что мне надеть на свидание с Изабель? О, Джордж, ты, загорелый шотландский мачо, скажи мне, что мне делать с Изабель!
– Что-то не припомню, чтобы я произносил такие слова.
– Ты выражал их всем своим видом, – пояснил Джордж. – Давай колись.
Саймон пожал плечами:
– Не получилось.
– Не получилось?! – Брови Джорджа взлетели чуть ли не к самым волосам. – Не получилось?!
– Не получилось, – подтвердил Саймон.
– Ты хочешь сказать, что это конец? Конец твоей невероятной истории любви с самой горячей Сумеречной охотницей наших дней, которая прошла по множеству измерений и выстояла в куче сражений во имя спасения мира? Вот так вот просто – пожать плечами и сказать… – И снова этот американский акцент: – «Не получилось»? И это всё?
– Да. Именно это я и хочу сказать.
Саймон пытался, чтобы голос прозвучал как обычно, но, видимо, ему это не удалось. Джордж поднялся и положил руку на плечо приятеля.
– Прости, дружище, – тихо произнес он.
Саймон снова вздохнул.
– Ничего.
Как я провел летние каникулы
Сочинение Саймона Льюиса
Я упустил все свои шансы в отношениях с самой потрясающей девушкой на свете.
Не раз. Не два. Три раза.
Она пригласила меня на свидание в свой любимый ночной клуб, где я запутался в собственным ногах и всю ночь, как слабоумный придурок, проторчал на одном месте. Потом я подвез ее в Институт, пожелал спокойной ночи и пожал ей руку.
Да-да, вы все прочли верно. Я. Пожал. Ей. Руку.
Потом я пригласил ее на свидание номер два – в мой любимый кинотеатр, где заставил ее не отрываясь высидеть все «Звездные войны: Войны клонов» и даже не заметил, что она уснула. Потом я случайно обидел ее – откуда я вообще взял, что она когда-то встречалась с каким-то хвостатым магом? Да еще и настаивал, что обязательно хочу об этом узнать.
Плюсуйте еще одно рукопожатие на прощание.
Свидание номер три. Еще одна бредовая моя идея: двойное свидание с Клэри и Джейсом. И все бы хорошо, да вот только Клэри с Джейсом влюблены друг в друга так, как еще не бывало за всю историю человечества. И я почти уверен: они трогали друг друга ногами под столом. Потому что в конце концов Джейс стал поглаживать своей ногой мою – случайно, конечно. (Надеюсь, что случайно.) (Лучше бы это было случайно.) А потом на нас напали демоны, потому что Клэри с Джейсом – просто ходячие магниты для всякой нежити. Через тридцать секунд я уже был выведен из строя и валялся мешком в углу, пока остальные спасали положение. И Изабель держалась как потрясающая богиня-воительница. Потому что она и есть потрясающая богиня-воительница. А я – жалкий слабак.
А потом все отправились в погоню за демонами, которые послали за нами других демонов; но меня с собой не взяли. (Смотри выше. Повторяю: я жалкий слабак.) Когда они вернулись, Изабель даже не позвонила мне – какая же богиня-воительница захочет встречаться со слабаком, прячущимся в углу? Я тоже не стал ей звонить – по той же причине… а еще потому, что я надеялся, что она сама мне позвонит.
Чего она так и не сделала.
Конец.
На этом Саймон решил, что попросит преподавателя хтонического дать ему на сочинение еще неделю.
Учебный план второго курса, как оказалось, почти ничем не отличался от первого – за одним исключением. В этом году, пока ученики месяц за месяцем будут отсчитывать время до дня Восхождения, им предстояло изучать «Современную политическую обстановку». Впрочем, на основании того, что они уже изучили, этот предмет спокойно можно было бы назвать иначе: «Почему фейри – отстой».
Каждый день второкурсники – и Сумеречные охотники, и простецы – собирались в одной из тех аудиторий, которые в прошлом году стояли запертыми. (Объясняли это каким-то заражением демоническими жуками.) Втискивались за ржавые парты, словно бы созданные для студентов-лилипутов, и слушали, как профессор Фриман Мэйхью толкует о заключении Холодного Мира.
Фриман Мэйхью был худым лысым мужчиной с седеющими усами-щеточкой, как у Гитлера. И хотя он каждое свое предложение начинал со слов: «В те времена, когда я боролся с демонами…» – трудно было представить его борющимся с чем-то страшнее простуды. Мэйхью полагал своей задачей убедить студентов, что фейри – хитрые, не заслуживающие ни малейшего доверия, бессердечные и достойные только полного изничтожения (чего, разумеется, никогда не признают «эти слабонервные политики», управляющие Конклавом).
Студенты быстро усвоили, что любое возражение и даже попытка просто задать вопрос, вызывают у Мэйхью чуть ли не сердечный приступ. На его лысом черепе расцветало красное пятно, и преподаватель свирепо выплевывал:
– Вы там были? Не думаю!
Этим утром Мэйхью появился в классе не один – с ним пришла девушка лишь на несколько лет старше Саймона. Светлые до белизны волосы ее спадали локонами на плечи, сине-зеленые глаза ярко сверкали, а рот кривился в мрачной улыбке, без слов говорившей о том, что находиться здесь девушка совсем не рада. Мэйхью стоял рядом со своей спутницей, но Саймон заметил, что профессор старается держать дистанцию и ни в коем случае не поворачиваться к девушке спиной. Мэйхью ее боялся.
– Давай, – грубо скомандовал он. – Скажи им, как тебя зовут.
Девушка, уставившись в пол, пробормотала что-то неразборчивое.
– Громче, – выплюнул Мэйхью.
На этот раз гостья подняла голову, обвела взглядом забитый до отказа класс и, наконец, заговорила. Голос ее звучал громко и ясно:
– Хелен Блэкторн. Дочь Эндрю и Элеанор Блэкторнов.