– А ты ввязалась.
– Я попыталась расследовать, вот тогда и пересеклись наши с Саймоном пути. Поначалу я думала, что он один из похитителей. Но когда узнала, чем он занимается, поняла, что Саймон тоже пытается помочь тем мальчикам. Мы стали работать вместе. – Ева мрачно улыбнулась. – Он думал, что я одна не справлюсь. И я доказала ему, что это не так. Мы с Саймоном положили конец торговле детьми. Потом он предложил мне место в «Немезиде». Я не колебалась.
«Конечно, она не колебалась», – задумался Далтон.
– Как часто ты бывал вместе с Рокли в борделях? – вдруг спросила Ева.
Джек настолько ушел в свои мысли, что даже не сразу понял, что она задала ему вопрос.
– Он посещал четыре борделя. Рокли говорил, что так интереснее. Системы никакой не было. Мы ездили в тот бордель, который ему в этот день взбредет в голову посетить. Но я за ним не подсматривал, если ты спрашиваешь об этом. Только караулил снаружи.
Джек настолько привык слышать, как Рокли развлекается с проститутками, что почти перестал замечать эти звуки. Он стоял в коридоре и думал о том, что поесть на ужин и будет ли у него по дороге домой время перехватить пинту пива.
– А когда ты был там с ним, ты… – Ева неопределенно махнула рукой.
– Пробовал ли я товар? – усмехнулся Далтон.
От его насмешливого тона Ева сжала зубы.
– Не важно. Мне просто было любопытно, как работают эти заведения, какая там система. – Она принялась с преувеличенным вниманием снимать с юбки невидимую пушинку. – Если Рокли был постоянным клиентом, думаю, хозяева борделей позаботились о том, чтобы мужчины, состоящие у него на службе, тоже были довольны, но на самом деле это не…
– Я этого не делал.
Ева перестала возиться с пушинкой и посмотрела на Далтона. «Знает ли она, что сейчас ее взгляд полон надежды?» – подумал Джек.
– Ты можешь сказать мне правду, – сказала Ева.
Джек вдруг разозлился.
– Я тебе никогда не врал. Если я говорю, что не имел дела ни с одной шлюхой, то так оно и есть.
Ева даже глазом не моргнула в ответ на его грубый тон.
– У тебя наверняка была такая возможность.
– Сколько угодно. Но я не плачу за секс. – Он скрестил руки на груди и отвернулся к окну. – Моя мама выходила на улицу, когда не могла достаточно заработать шитьем и штопкой. Я клялся, что не допущу, чтобы то же самое произошло с Эдит. Я пытался удержать ее от такой… жизни. – Он словно выплюнул последнее слово. – Но это не имело значения. – Джек с мрачным видом смотрел в окно экипажа, но видел перед собой не красивые витрины и квартиры на Вест-Энде, а узкие полуразвалившиеся лачуги Бетнал-Грин и женщин с ввалившимися щеками, прогуливающихся по этим грязным улицам. – Она стала шлюхой, как ее мама. Я ей говорил: «Стань продавщицей, иди работать на фабрику», давал ей деньги. Но Эдит не бросала это занятие. Она твердила: «Девушка вроде меня может зарабатывать только одним способом – лежа на спине». – Его слова, казалось, застревали в горле, как ржавые гвозди. – Так что нет, я не пробовал товар. Потому что этот чертов товар был чьей-то сестрой. Или чьей-то мамой.
У Джека защипало глаза, в груди стало адски печь. Он провел пять лет, терзаемый собственными мыслями, обвиняя самого себя, но этого было мало. И всегда будет мало.
Ева коснулась рукой его щеки. Джек вздрогнул от неожиданности. Поглощенный самобичеванием, он даже не заметил, что она села рядом с ним. Но в одно мгновение он перестал замечать все вокруг, кроме нее. Холодная сдержанность Евы отпала как шелуха, ее печальные глаза с сочувствием смотрели на него. Далтон не мог вынести ничьей жалости – это его почти убивало. Жалость – это для слабаков. И все же… Ева показала ему доброту, которая выходила за рамки жалости и была чем-то более глубоким. Взаимопониманием.
– Мне надо было больше стараться, – прохрипел Далтон. – Утащить ее с улицы силой и где-нибудь запереть. Где-нибудь далеко в деревне. Но я предпочел верить ее лжи, когда она говорила, что ей нравится работать в борделе. Это было красивое место, куда приходят джентльмены. Девушки там выглядели здоровыми. И я позволил Эдит остаться там. Я, мать твою, позволил ей остаться! – прорычал он. – А потом ее убили. Убил мой собственный проклятый босс. Ему нравились в постели грубые игры. Должно быть, в ту ночь получилось слишком грубо. Я не предупредил Эдит, чтобы она держалась от него подальше. С таким же успехом я мог сам всадить в нее нож.
– Эдит убил Рокли, – тихо сказала Ева. – Побереги свой гнев для него, не трать его на себя.
– Ну да, а я распроклятый герой, – с горечью пробормотал Джек.
– Этого я никогда не говорила. – Губы Евы сложились в улыбку, в которой сладость перемешалась с горечью. – Но ты можешь им стать.
Ее рука все еще лежала на его щеке, и хотя Джек предпочел бы, чтобы она была без перчатки, он все равно упивался ощущением ее прикосновения. Внезапно он стал остро сознавать абсолютно все. То, что бедро Евы прижато к его бедру. Что ее тело одновременно и теплое, и прохладное, что от нее пахнет цветами… Желание, постоянно бившееся в нем как пульс, теперь вскипело в крови.
В экипаже было темно, но Джек сидел достаточно близко, чтобы видеть, как у Евы расширись зрачки, и слышать, как у нее перехватило дыхание. Атмосфера между ними изменилась. Мгновение назад она была к нему добра. Теперь доброта сменилась голодом. Джек медленно обнял ее за шею. Ева посмотрела ему в глаза, и ее дыхание участилось. А потом он коснулся губами ее губ.
Когда-то Джек наблюдал, как на верфи строят суда: сварщики подносили к металлу горелку, и во все стороны летели искры. Вот и в нем сейчас, когда он впервые прикоснулся ко рту Евы и узнал его вкус, вспыхнули такие же искры – яркие и горячие. Она была одновременно и шелковой, и стальной, и такой восхитительной, что ему захотелось ее проглотить. Он провел языком по ее губам и почувствовал привкус шампанского. Она раскрыла губы, и он впился в ее рот. Там было влажно и горячо. Джек не думал, что Ева будет сопротивляться, ведь он видел в ее глазах желание. Более того, она целовала Далтона с такой же жадностью, какая жгла изнутри его самого. Ева схватила Джека за плечи и притянула к себе. Он зарычал и грубо усадил ее к себе на колени. Зубами он стянул с себя перчатки и прижал руку к ее груди. Ева ахнула, а Джек издал еще один рык.
Он притянул ее к себе для нового поцелуя. Чувствуя, как под его ладонью бьется ее сердце, Джек запустил пальцы в вырез платья. Как только они коснулись ее груди, все его тело заныло от желания, а когда нащупал твердый сосок, Ева застонала и прижалась к нему теснее.
У Джека пронеслась мысль, что никогда еще он не целовал и не ласкал такую прекрасную женщину, как мисс Уоррик, и никогда не испытывал такого острого, всепожирающего желания. Ева тоже стянула перчатки, и они упали на пол рядом с перчатками Джека. Ее рука нырнула под фрак и сжала плечо.
– Ева! – прохрипел Далтон, чувствуя, как ее ногти впиваются в его кожу через тонкий хлопок рубашки. – Господи Иисусе!