Стюарт отвернулся, разглядывая бесконечно простиравшиеся земли, которые принадлежали Маргрейвам почти два столетия. Женившись на Эди, он сохранил все это для следующих поколений, но не часто задумывался над тем, что эти следующие поколения не будут иметь прямого отношения к нему. И хорошо, что задумался сейчас: дети продолжают жизнь человека даже после его смерти.
Ничто так не обращает мысли к вечности, как близость смерти.
Он снова повернулся к Джоанне.
– Да, я намерен ее завоевать, но, думаю, это куда сложнее, чем вы себе представляете.
Она кивнула, вроде бы соглашаясь, и заметила, поудобнее устраиваясь на сиденье:
– Вы слишком долго отсутствовали. И какова же ваша стратегия?
Он даже не улыбнулся, задумчиво разглядывая девушку.
– А знаете, вы очень похожи на сестру.
– Да? – Светлые брови Джоанны взлетели вверх. – Большинство считает, что это не так.
– Внешне, возможно, и нет, – согласился Стюарт, глядя на нежный овал лица под соломенной шляпкой.
Джоанне всего пятнадцать, но она уже красавица, и он подозревал, что, когда придет время ее дебюта, будет разбито не одно сердце. Что же касается Эди, то хоть она и не обладала безупречными чертами сестры, зато была наделена привлекательностью, свойственной только ей, и даже веснушки ее не портили. Но Стюарт подозревал, что сама Эди представления об этом не имеет.
– Я имел в виду не внешность, а характер. Кое-какие черты присущи вам в той же степени, что и вашей сестре.
– Вы хотите сказать, я дерзкая? – Джоанна вздохнула. – Да, вы правы, порой я говорю дерзкие вещи и влипаю в разные истории, а Эди говорит то, что думает, и ей все сходит с рук, потому что она герцогиня.
– Да, именно так все и было, когда я в первый раз увидел ее. Правда, тогда она еще не была герцогиней, но мне тем не менее показалось, что она очень смелая.
– Почему? – Джоанна даже подалась вперед, заинтригованная. – Что она вам сказала?
Он мысленно вернулся в ту ночь в лабиринте, не уверенный, что тот разговор подходит для девичьих ушей.
– Она не испугалась честно сказать, что я для нее недостаточно привлекателен.
– Но вы все-таки женились на ней. Значит, вам удалось изменить ее мнение? И если это получилось тогда, то, может быть, получится и сейчас?
– Очень в этом сомневаюсь.
– Тогда что же вы собираетесь делать? Каков ваш план? – спросила она довольно жестко.
– Но даже если вы считаете, что такой план у меня есть, почему думаете, что я поделюсь им с вами?
Она покачала головой, глядя так, как будто у него вместо мозгов был клубок шерсти.
– Потому что я смогу сказать, сработает он или нет. Если вы думаете, что она упадет в ваши объятия, то глубоко ошибаетесь.
Он хоть и поморщился, но не мог не признать, что это чистая правда: Эди никогда не позволяла касаться ее.
Он вспомнил ее лицо, залитое лунным светом, бледное как алебастр, но такое живое, каким оно было в ту ночь в лабиринте; такое живое, что, несмотря на все усилия в течение нескольких лет, он не мог стереть его из памяти. Именно ее облик постоянно возникал перед ним в лихорадочном бреду во время болезни, а не события в буше, которые едва не стоили ему жизни. Даже сейчас он ясно слышал ее голос, категоричный и бескомпромиссный: «Вы никогда не вернетесь назад».
Да, и он сказал ей тогда: «Никогда – это слишком долго». Обстоятельства изменились, и его планы тоже.
Повернувшись на сиденье кареты так, чтобы уменьшить нагрузку на больное бедро, Стюарт вытянул ногу. Морское путешествие из Момбасы в Константинополь прошло без осложнений, даже в отсутствие Джонса. Он снова поморщился от боли, которую доставляла нога, и постарался не думать о погибшем слуге. Джонса больше нет, и он бессилен что-либо изменить. Лучше сконцентрироваться на боли в ноге. Это легче перенести.
На корабле он мог свободно передвигаться, но поезда и кареты стали для него испытанием. Мышцы сводило судорогой от долгого сидения, боль была адской, а кроме того, он чувствовал, что правая нога стала чуть ли не на дюйм короче левой.
– Что с вашей ногой?
– Вы всегда задаете каверзные вопросы?
Он повернулся к Джоанне, и в глазах ее заискрились смешинки.
– Угу… Все время. Это сводит с ума миссис Симмонс.
– Не сомневаюсь, но на ваш вопрос отвечу: неудачно пообщался с львицей.
Золотисто-карие глаза Джоанны расширились в недоверии.
– Правда? Как интересно!
Бросив на нее быстрый взгляд, Стюарт откинулся на сиденье, развязал галстук и ослабил воротник, о чем мечтал с той же минуты, когда оделся. Ничто так сильно не способно каждое мгновение напоминать обо всех ужасах цивилизации, как жесткий воротничок.
– Это далеко не так интересно, как вам кажется, моя милая девочка, – заверил ее Стюарт, убирая в карман галстук и еще больше открывая шею. – Я едва не умер.
– Что ж, думаю, этот факт можно использовать, – проговорила Джоанна, задумчиво глядя на него. – Серьезно. У моей сестры очень доброе сердце.
Приподняв брови, он с сомнением посмотрел на нее.
– Мы говорим об одной и той же женщине?
– Вот увидите: она растает как масло, если вы правильно себя поведете.
Несмотря на слова Джоанны, в сознании Стюарта никак не складывалась нужная картина. Мысль о том, что Эди «растает как масло» хотя бы из-за чего-то, и особенно из-за него, ни на йоту не казалась ему возможной.
– О, она просто старается выглядеть жесткой и непоколебимой, – продолжала Джоанна, пока он искоса поглядывал на нее. – Но это все напускное. Обман. Она всегда пристраивает бездомных котят и щенков и очень расстраивается, если птичка влетает в окно. Ей просто не по себе, когда кому-то больно.
– То есть я как раз подпадаю под эту категорию и должен сыграть на ее чувствительности?
– А что здесь плохого? Ну, не хотите, чтобы вас жалели, могу предложить и другие способы добиться ее расположения. – Помолчав, она доверительно улыбнулась ему. – Да, если захочу, то мне ничего не стоит обвести Эди вокруг пальца.
Возможно, это правда. Между сестрами определенно существовало как минимум одно различие: Джоанна была безнадежно избалована.
– Вы очень добры, дорогая, – сказал он, улыбаясь в ответ. – И, как я полагаю, вы делаете это от всего сердца?
Хлопая ресницами, она подняла на него абсолютно невинные глаза.
– Да, я хочу, чтобы моя сестра была счастлива.
– Будем считать, что я верю вам, и все же… Послушайте, детка, выкладывайте все как есть. Договаривайте, раз уж начали.
Она усмехнулась, однако явно без малейшего раскаяния.