– Ги и Жоффруа де Лузиньян, – сказал рыцарь с изуродованной рукой, пока его товарищ, перегнувшись в седле, перевязывал ему окровавленные обрубки пальцев куском тряпки, в которую до этого был завернут хлеб и сыр.
Лузиньяны славились как завзятые смутьяны. То и дело они покидали свои феоды на севере Пуату, чтобы сеять хаос и разрушение в окрестных землях. Шестеро братьев, один хуже другого, с большим количеством родни, они как магниты притягивали к себе всех недовольных.
– Я этого так не оставлю, – жестко пообещала Алиенора, усилием воли подавляя страх и бешенство. – Лузиньяны поплатятся за это, клянусь.
* * *
Они въехали в Пуатье, когда в спину им пекло жаркое послеполуденное солнце. С их взмыленных лошадей ручьями стекал пот. Алиенора держалась горделиво, но в душе была подавлена. Последние мили пути они почти не разговаривали. Что скажешь, когда у тебя на глазах внезапно оборвалась чья-то жизнь? И не важно при этом чья, удар в спину – это всегда несказанная подлость. Алиенора думала о молодом рыцаре Уильяме Маршале, о беседе и шутках, которыми они обменивались в начале прогулки, о том, что она собиралась предложить ему службу под своим штандартом. В ее воображении то и дело возникали тошнотворные образы: как он лежит – мертвый, окровавленный – рядом с трупом своего дяди.
Новость об их возвращении моментально облетела замок; всем домочадцам было понятно, что произошло нечто ужасное. Адела, графиня Солсбери, одной из первых встретила Алиенору при входе во дворец. Она достаточно долго была замужем за военачальником, чтобы не расспрашивать при всех о случившемся, но ее спина напряглась от дурных предчувствий. Рыцаря с отсеченными пальцами, бледного и едва стоящего на ногах от потери крови, препроводили к лекарю. Алиенора сразу направилась в свои покои, приказав, чтобы к ней туда явились командир гарнизона и старшие рыцари, остававшиеся во дворце. Когда же она с дамами оказалась у себя в комнате, то первым делом повернулась к Аделе и поведала ей обо всем.
– Погиб? – переспросила Адела. – Патрик погиб? – На ее лице читалось непонимание и неверие. – Этого не может быть.
– Мне очень жаль. – Алиеноре было нестерпимо больно за графиню. – Если бы я могла выдернуть этот день, как мы выдергиваем неудачные стежки, чтобы прошить строчку заново, я бы сделала это.
Адела глубоко вздохнула и прижала руку к сердцу.
– А племянник Патрика, Уильям? – уточнила она. – Он тоже погиб?
– Этого я не знаю, миледи. – Алиенора изо всех сил сдерживала чувства. Слезам она даст волю позднее, сейчас до́лжно сохранять ясный рассудок: нужно будет писать письма, искать помощь, собирать воинов. – Молю Господа, чтобы он остался в живых.
Адела сплела пальцы рук так, что они побелели, и кивнула. Горестное известие очевидно сразило ее, но осознать всю глубину утраты ей еще предстояло.
– Я должна помолиться, – сказала она, – и написать письмо сыну в Англию. Вы позволите мне удалиться?
Алиенора протянула руку и сжала ладонь Аделы:
– Да, конечно. Я присоединюсь к тебе в часовне, когда сделаю все необходимое.
Адела со своими служанками ушла – такой походкой, будто прямо на ходу превращалась в камень. Алиенора умыла лицо и переодела запачканное в злосчастной поездке платье. Когда она пила вино, у нее дрожали руки. Нигде она не была в полной безопасности, и Генрих, несмотря на всю свою деятельность и доблесть, не может уберечь ее. Он приедет и останется здесь до тех пор, пока не заставит мятежников укрыться в их феодах, а потом, так и не решив проблему в корне, исчезнет, и все начнется сначала.
Алиенора умело вела дипломатические сражения, но чтобы утвердить власть в Аквитании, также требовались меч и боевой конь, и ни одна женщина не могла пойти этим путем. Даже непревзойденная императрица Матильда вынуждена была делиться властью со своим единокровным братом Робертом, графом Глостерским, ибо за ним люди готовы были пойти, а за ней – нет. Когда Ричард подрастет, роль военного предводителя возьмет на себя он, но до тех пор придется ей как-то справляться самой.
– Приведи воинов, – велела она камерарию твердым голосом, в котором не было ни следа ее сомнений. – Я буду говорить с ними сейчас. – Они увидят ее гнев и ее скорбь, но не страх.
* * *
К месту засады был послан отряд всадников, и они вернулись с телами погибших в крытой повозке, которую отвезли к церкви Святого Илария.
Алиенора собралась с духом перед тем, как осмотреть трупы, уложенные в ряд на отрезах серой шерстяной ткани в отгороженной части нефа. Смертоносного копья, которое оборвало жизнь Патрика Солсбери, не было видно, так как лежал он на спине, но его рубаха насквозь пропиталась кровью, натекшей через рот. Кто-то попытался закрыть ему глаза и вытер лицо, однако веки все равно остались приоткрытыми, и между губ виднелись окровавленные зубы.
Адела настояла на том, чтобы увидеть тело мужа. Она сказала, что это долг и обязанность каждой жены. Зрелище было тягостное, вдова побледнела как мел при виде Патрика.
– Сегодня утром, перед его отъездом, я рассердилась на него, – произнесла Адела. – Он впустил в нашу опочивальню щенка одной из охотничьих собак, и тот сжевал мои вышитые туфли. Патрик сказал, что я веду себя как глупая женщина и устраиваю скандалы по пустякам, а я в ответ назвала его бесчувственным грубияном… – По ее щекам потекли слезы. Алиенора сочувственно прикоснулась к ней. – Он всегда все делал в полную силу, – продолжила Адела. – И был благородным человеком. Я гордилась им. Я горжусь им сейчас. Он погиб, исполняя свой долг. Как жаль, что я не сказала ему… – Она прикусила губу, сдерживая рыдания. – Пара испорченных туфель и правда всего лишь женская дурь. – Все ее тело содрогнулось в приступе горя. – Позвольте мне похоронить его в Пуатье, – попросила она, немного совладав с собой. – В такую солнечную погоду дорога домой будет слишком долгой, а эту церковь он любил.
– Все будет сделано, как ты пожелаешь, – сказала Алиенора.
– Благодарю вас. – Указательным пальцем Адела вытерла слезы. – По крайней мере, Патрика похоронят по-христиански, и у него будет могила, которую смогут навещать его близкие. Мой первый супруг, упокой Господи его душу, был лишен и этого.
Алиенора восхищалась прагматичностью Аделы. Первый муж графини, отец Изабеллы, тоже погиб в засаде – его зарезали сельджуки и оставили гнить на безлюдных склонах горы Кадмус.
– Я распоряжусь, чтобы его похоронили со всеми почестями.
Затем Алиенора оглядела другие трупы. Ее переполняла скорбь и ярость – этого не должно было случиться! Однако, когда она достигла конца ряда, в ее душе вспыхнула робкая искра надежды.
– Племянника графа нет среди погибших, – заметила королева. – Где Уильям Маршал?
Ей ответил один из рыцарей, ездивших за телами:
– Его лошадь была там, мертвая, а его самого не нашли. Я бы сказал, что его пленили ради выкупа, госпожа.
Искра надежды превратилась в небольшой костер. Уильям был одним из немногих, кто облачился для прогулки в хауберк, и это сразу должно было выделить его среди всех как человека с высоким положением. Патрика в его старой котте, скорее всего, приняли за слугу, которого надо побыстрее прикончить, и все.