– Послушай красавица, скажи лучше, где бабка деньги прятала? А документы на дом где? Говори, а то хуже будет! Твои друзья сказали, что ты знаешь, где у старухи заначка! – заискивающе спрашивала тётка, выкидывая все бабушкины вещи, которые были сложенные до этого аккуратной стопочкой в стареньком шкафу. Но Васина мать, как в бреду повторяла только одно:

– Беги! Беги!

– Да, что ты с ней будешь делать?! – ударив её ещё раз, мужик повернул голову назад и мельком глянул в окно.

В туже секунду Васька отпрянул от стекла и опрометью бросился к своему брошенному дому. Здесь он знает каждый уголок, здесь он даже в темноте ни на что не наткнётся. Он быстро залез в своё старое убежище в узенький проём между печкой и стеной дома. Тут он всегда прятался от пьяной и бушующей матери, и она ни разу не смогла найти его, от чего бушевала ещё сильнее. От страха ужаса и непонимания происходящего мальчика била дрожь. Вдруг он услышал топот чьих-то ног скрип открываемой двери. Ужас сковал ребёнка.

– Он где-то здесь прячется! – до мальчика донёсся звук щёлканья зажигалкой. Тусклый свет озарил убожество комнаты.

– Да где тут! Здесь и спрятаться негде! Пошли! Ну, его! – что-то ещё проговорив на каком-то непонятном языке, мужчины вышли из хибары.

Васька не знал, сколько времени он просидел в своём укрытии. Лёгкая курточка, в которой он выбежал до отхожего места, совсем не грела. Он окаменел от холода и страха, но даже не ощущал этого. Перед его глазами стояла ужасающая картина, состоящая из одних красных пятен. Красное пятно вместо головы бабушки. Красное пятно вместо лица матери. Вдруг красное пятно появилось отблеском на оконном стекле. Мальчик очнулся от оцепенения, выскочил из-за печки и подбежал к окну. Полыхал дом бабушки Маши.

– Мама, мамочка! Ба-буш-ка! – рыдал ребёнок.

В отчаянии он прижал своё маленькое личико к грязному стеклу окна не в силах оторвать своего взгляда от полыхающего дома, в котором сгорала надежда маленького человечка на будущее счастье.

Васька долго стоял у окна. Он смотрел, как бушующее пламя поглощало стены бабушкиного дома. Ему был слышен грохот рухнувшей крыши, треск сгорающих брёвен. Мальчик уже не плакал. Его слёзы высохли то ли от жара пожарища, который с порывом ветра доходил до его убогого жилища, то ли от жара, исходившего от его тела.

У него пересохли губы. Он старался облизать их языком, но казалось, что тот прирос к нёбу. Вася сделал над собой усилие и еле оторвал свой взгляд от окна, от вида догорающего дома. Медленно подошёл к скамье, на которой стояло ведро с колодезной водой, зачерпнул её кружкой, стоящей на крышке ведра и залпом выпил тёплую несвежую воду. Маленькая рука, держащая металлическую кружку, дрожала, вода проливалась, почти не попадая в пересохший рот мальчика. Не почувствовав утоления жажды он зачерпнул ещё воды. Васька пил её так словно хотел потушить пожар, пылающий у него внутри. Ему хотелось остудить своё маленькое сердце от боли, словно вода могла залить и утопить то горе, которое на него навалилось.

Он глотал воду, но пожар внутри него не прекращался. Одежда на нём намокла и от пролитой влаги и от пота, которым покрылось тело малыша. Он не мог больше пить. Он задохнулся от быстрых глотков, но его нутро всё равно горело. Мальчик со злостью бросил кружку в ведро, подбежал к кровати с кучей грязных лохмотьев, упал на них и громко разрыдался.

Утром, очнувшись после тяжёлого сна, он долго не мог понять, где находится? Посмотрев по сторонам, никак не мог разобрать, это ему приснилось, или всё произошло наяву. Он никак не мог понять, почему он находится в этом сыром старом доме. Один. Где мама? Бабушка?

Малыш медленно встал со старой скрипучей кровати, шатаясь от бессилия, вышел во двор. На улице, со стороны бабушкиного двора виднелись уродливые обгоревшие ягодные кусты. Как человеческий скелет, покрашенный чёрной краской, стояло сгоревшее дерево, грозно растопырив и устремив в тусклое небо обожжённые ветки, словно прося у Всевышнего помощи и защиты. Серый пасмурный рассвет обострил и без того нерадостную картину.

Глава 11

Васька вернулся в дом и сел на краешек облезлой металлической кровати.

– Мама, мамочка, бабушка… – шёпотом повторял он. Перед его глазами появилась картина расправы с близкими ему людьми. Его затрясло, внутри него опять разгорелся огонь, от чего заалели щёки, и мальчик в беспамятстве упал на кровать. В разгорячённом от жара и сильного стресса мозгу ребёнка появлялись картины одна страшней другой. В бреду виделось красное пятно, которое тянуло к нему руки и голосом матери кричало.

– Беги! Беги! Что ты смотришь?!

Другое красное пятно голосом бабушки ласково говорило.

– Васенька скушай блинчик вот вареньице твоё любимое – клубничное!

Васька брал блинчик, хотел окунуть его в банку с вареньем, но там вместо варенья оказывалась кровь. Он в ужасе бросал блинчик, но на него замахивался страшный дядька с кочергой:

– Я те брошу! Ешь, кому говорят!

– Я не буду! Я не хочу! Пустите, пустите, – задыхаясь, повторял мальчик.

До сознания ребёнка долетел звук открываемой двери. Вася приподнялся на локти и спиной прижался к стене. В проёме двери показался дядя Миша. Участковый, который редко, но приезжал к его матери. Он почему-то всегда её ругал, а потом после разговоров с ней махнув рукой, наверное, от безысходности опять исчезал надолго.

– Да один он! Один! Бедолага! Ну, ты, Васька, даёшь! Мы думали ты там, вместе с мамашей твоей непутёвой. За что она бабулю-то? С перепоя? Не хватило? Да, жалко. Бабулька добрая была.

Васька смотрел на него непонимающими глазами. Участковый дотронулся до лба ребёнка и сказал человеку, вошедшему следом за ним:

– Да он горит весь! Простыл что-ли?

– Скорее всего, на нервной почве. Лишь бы – того… умом не тронулся, – ответил вошедший.

– Ну, чего? Оформлять его будем?

– А куда же его? Да, бедолага, не повезло тебе с мамашкой, – жалостливо говорил участковый, гладя мальчика по голове.

– Моя мама хорошая! – вдруг еле проговорил Вася.

– Ясно дело, какая ни какая, а мать! В детском доме тебе лучше будет.

– Я не хочу в детский дом! Мама сказала там плохо, – еле проговорил ребёнок.

– Хуже чем было здесь, уже не будет, – с сожалением ответил незнакомец.

– Михал Иваныч, забирай пацана! Смотри, он сам не дойдёт, горит весь.

Васька не знал, куда они ехали не помнил, как доехали только очнулся он в палате с большими трещинами и облупленной краской на стенах. Сильно хотелось пить и есть. Но ещё больше малыш хотел к маме и бабушке. Он закрыл глаза, из-под ресниц хлынули слёзы. Слёзы обиды и безысходности, страха от неизвестности за своё будущее.

– Ты чего ревёшь? – Вася услышал чей-то голос и открыл глаза. Над ним наклонился подросток лет двенадцати.