Необходимость рычага была вызвана тем, что «число неплатежеспособных американцев, берущих кредиты, уже не удовлетворяло спрос инвесторов на конечный продукт». Рычаг заключался в синтезировании новых бумаг. В результате инвестиционным банкирам уже «было мало дела до реальных заемщиков, покупающих в кредит дома, которые они не могли себе позволить. Уолл-стрит создавала их из воздуха. Множила и множила! Вот почему реальные убытки финансовой системы оказались во много раз больше объема низкокачественных кредитов… Я все удивлялся: разве это законно?» — восклицал один из героев книги М. Льюиса {1379}.
Где же были регулирующие органы? Почему они не вмешались и не предупредили столь масштабное злодеяние? На этот факт обращал внимание и Дик Парсон, председатель Citigroup, приводя доводы в оправдание своих действий: «Помимо действий банков следует отметить снижение регулятивного надзора, поощрение выдачи кредитов ненадлежащим заемщикам и тот факт, что люди брали ипотечные кредиты или кредиты под залог жилой недвижимости, которые не могли себе позволить» {1380}.
В данном случае американское Правительство, Конгресс и Федеральный резерв действовали в полном соответствии со своими идеями рыночного фундаментализма, последовательно проводя политику дерегулирования, т.е. «отмены правил». Они неуклонно блокировали и отменяли регулирующие нормы, одновременно снижая стандарты бухгалтерского учета.
Например, когда в 1990-е годы глава Комиссии по торговле и товарным фьючерсам Б. Борн высказывалась в пользу введения регулирования [198] , министр финансов Р. Рубин, его заместитель Л. Саммерс и А. Гринспен блокировали введение регулирующих норм. А чтобы отделаться от внимания регулирующих органов раз и навсегда, представители финансовых рынков активно и успешно пролоббировали принятие закона, гарантирующего, что рынок деривативов по-прежнему будет нерегулируемым (закон о модернизации товарных фьючерсов) {1381}. Позже Глава ФРС А. Гринспен сам фактически заблокировал предложение по усилению контроля за деятельностью кредиторов, выдававшие субстандартные кредиты {1382}.
Сильным ходом политики дерегулирования стало принятие (в 1999 г.) закона Грэмма-Линча-Блайли, которым был отменен закон Гласса-Стиголла (1933 г.) разделявший коммерческие и инвестиционные банки [199] . По мнению А. Гринспена новый закон «восстановивший гибкость финансовой индустрии, (был) построен на правильных предпосылках» {1383}. В результате доминирующее место в этом симбиозе двух типов банков заняла культура, свойственная инвестиционному бизнесу. Еще одним следствием отмены регулятивного закона стало снижение конкуренции и усиление концентрации банковской системы: за десять лет рыночная доля пяти крупнейших банков увеличилась с 8% до 30% (в 2009 г.) {1384}.
Снижение стандартов банковского учета началось еще при Р. Рейгане и продолжилось в дальнейшем. Оправдывая снижение стандартов, А. Гринспен ссылался на работу экономиста Б. Эйхенгрина и политолога Д. Леблана, опубликованную в конце 2006 г., в которой авторы отмечали, что «демократия… ведет к ослаблению контроля над капиталом» {1385}. Такая «демократия» была очень выгодна банкам. Банкам не нравится прозрачность. Полностью прозрачный рынок был бы очень конкурентным, а при жесткой конкуренции получаемые банком прибыли и платежи неизбежно сократились бы {1386}.
Снижение прозрачности привело и к еще одному эффекту, на который указывает Стиглиц: американские банки стали активно вводить всех нас в заблуждение: они выводили рискованные активы с балансовых счетов, и поэтому никто не мог их надлежащим образом оценить. Достигнутые ими масштабы жульничества являются ошеломляющими: Lehman Brother's мог, к примеру, незадолго до прекращения своей деятельности сообщить, что чистая стоимость их банка составляет около 26 млрд. долл., и при этом имел дыру в балансовом отчете, по размерам приближающуюся к 200 млрд. долл. {1387}
Но, американское правительство, Конгресс и Федеральный резерв закрывали на это глаза, главным было достижение максимально высоких темпов экономического роста любой ценой, т.е. требовалось выжать из экономики максимум возможного в кратчайшие сроки. В соответствии с этой целью изменились и задачи, поставленные перед ФРС. И если после Второй мировой войны ФРС решала проблему «обеспечения предельно высокого экономического роста и уровня занятости в долгосрочной перспективе» {1388}, то с середины 1990-х главным стал вопрос: «Существует ли предельный темп роста, который можно поддерживать, не вызывая инфляции?» {1389}
Двигателем экономического роста является спрос, т.е. его необходимо было стимулировать; основным двигателем инфляции является повышение зарплат, значит, их было необходимо снизить. Однако снижение зарплат приведет к сокращению спроса. Получается замкнутый круг. Как его разорвать, как увеличить спрос? — Предоставить людям кредиты. А для того чтобы люди почувствовали себя богатыми (т.е. создать для них иллюзию богатства), эти кредиты должны быть дешевыми. Как раз эту стратегию и реализовывала политика «дерегулирования» Рейгана-Буша-Гринспена. Как следствие, поставленная перед инвестиционными банками с Уолл-стрит главная задача сводилась к непрерывному «расширению кредитования за счет использования финансовых инструментов» {1390}.
Для того чтобы наглядно представить, о чем идет речь можно привести результаты расчетов S. Pomboy, согласно которым за последние 30 лет заработная плата в США снизилась с 78 до 62% от подушевого дохода, в то же самое время потребительские расходы наоборот выросли со 120 до 160% от зарплаты. Как такое может быть? Расходы растут при снижении зарплаты? Ларчик открывается просто, рост потребления был получен за счет увеличения заимствований. Так, за 2002–2005 гг. рост потребительских расходов американцев был покрыт за счет займов на 675 млрд. долл. (не считая ипотечных кредитов), и только на 530 млрд. за счет зарплаты {1391}.