— Ты ошибся, Илья, — спокойно ответил Савинов. — Это твои фантазии. Я никогда не стоял у твоего окна. И в первый раз узнал о тебе, когда нашел твою папку у озера. А теперь встряхнись, пора возвращаться домой. Я обещал твой матери, что прослежу за тобой и привезу целым и невредимым. Ведь я тоже отвечаю за тебя.
Нет, мальчишка не поверил ему! Инокова выдала улыбка, которую он прятал. Заговорщицкая, осторожная! Савинову оставалось поймать машину и доставить художника по адресу. К счастью, Илья не сопротивлялся, когда минут через пять он открывал перед ним дверцу левака. Садясь рядом с водителем, Савинов думал о том, что много бы отдал, только бы забыть о прозрении юнца, которого он сейчас ненавидел особенно остро. Ненавидел и даже устрашился его. Первый раз за всю историю их нелегкого и малоприятного знакомства!..
Он скинул башмаки, плащ и уже собирался пройти в ванную, когда услышал:
— Дима, войди, пожалуйста…
Савинов подошел к дверям спальни, открыл дверь. И тут же зажмурился от света — Рита включила бра. Кажется, его вид не шокировал ее, она даже не обратила на него внимания, точно ничего другого и не ожидала.
— Я была недавно в его мастерской, — с постели сказала Рита.
Он стер с лица воду.
— И что же?
— Я виделаэто…
Савинов взглянул на руки жены, безжизненно лежавшие вдоль одеяла. Поднял брови:
— Что — это?
— Ты понимаешь, о чем я. Бог с ним, что там больше нет солнечных цветов и ангелов. Уже написанных, их бы хватило на весь мир. Только они не нужны миру. Это скорее проблема самого мира, чем художника. Господи, говорю как искусствовед… Мне страшно оттого, что вырывается из его сердца теперь. Ты знаешь, это не маска. Я вначале не поверила тебе. Это он — нынешний. Он с какой-то одержимостью выписывает и множит своих демонов. Помоги ему — отпусти его.
Он кивнул:
— Я подумаю.
— Пообещай мне.
Он смотрел на плечи и руки Риты, даже в печали — сексуальной, желанной, бесконечно дорогой ему.
— За исполнение такой просьбы я потребую, как минимум, твою душу.
Рита улыбнулась, не ответила.
— Почему же ты не хочешь сказать мне, что твоя душа и так принадлежит мне? Потому что это не так?
Она опустила глаза:
— Иди в душ, не хватало еще, чтобы ты заболел.
— Хочешь, уедем куда-нибудь? — спросил он Риту утром, когда они, проснувшись, едва обмолвившись двумя словами, еще лежали в постели.
За окном лил дождь, и казалось, от осени, в этом году беспощадной во всех самых неблаговидных своих проявлениях, не будет избавления.
— Куда? — спросила Рита.
— Возьмем карту, закроем глаза, ткнем пальцем.
— Кто будет тыкать пальцем?
— Хочешь, я.
Она села на кровати, сбросила ноги. Как-то слишком быстро она закончила их разговор.
— Ты в душ? — спросил он просто так, чтобы хоть что-нибудь спросить.
Рита встала; отбросив волосы назад, не ответив, пошла в сторону коридора. Ее загоревшие ягодицы, два райских яблочка, разделял наверху тонкий след от купальника. Когда-то он впивался в эти плоды, забывая обо всем на свете, и был жив их соком. А как же теперь? Рита исправно занималась с ним каждый день любовью, получая удовольствие от его нежности и огня, но все же что-то было не так. Точно главное ушло из ее отношения к нему. И в этом была виновата не она — он. Что-то происходило с ним, меняло, калечило. Он даже чувствовал физическую боль от этого перерождения. Но, как и прежде, сходил с ума от одной только мысли, что однажды, вдруг, забыв о достатке, к которому давно привыкла, Рита уйдет от него. Отсюда и появляются такие дикие предложения: сесть на любой поезд и уехать. Другого выхода не было. Все катилось куда-то. Он чувствовал, что был не в силах вот так, запросто, выправить их отношения. Все наладить. Вернуть. А Рита если и стремилась к этому, то очень слабо, точно не веря в счастливый исход дела. Апатия с ее стороны приводила его в замешательство, граничившее с паникой.
Ванная комната не оживала, не гремела посуда на кухне.
Рита вернулась минут через пять с картой страны, села, разложила ее на кровати. Прогнулась, утопив подбородок в ладонях.
Он потянулся к ней, провел рукой по загорелой ягодице. Она качнула бедрами, точно кошка, норовившая улизнуть от нежеланной ласки.
— Позже, — сказала Рита. — Где ваш хваленый палец, Дмитрий Павлович? Давайте, тыкайте.
— Ты это серьезно? — спросил он.
— А вы — серьезно? — не меняя позы, поднимая на него глаза, ответила она вопросом на вопрос.
Савинов пожал плечами, зажмурился и ткнул правым указательным пальцем наугад.
— Хорошо, что в карту попал, — с усмешкой сказала Рита.
Он открыл глаза, палец его упирался в белый край карты.
— Вторая попытка, — объявила Рита.
На этот раз он постарался попасть в европейскую зону страны, дабы не оказаться на Северном полюсе или, что было бы тоже крайне нежелательно, в горячих точках, с щедростью разбросанных по всему государству Российскому.
После второй попытки, ощутив под пальцем мелованное поле, он открывал глаза с опаской: вначале один, потом другой. Палец упирался в северную столицу.
— А почему бы и не Петербург? — спросила Рита. — Город хороший, я его люблю. А могла бы, попади иначе, полюбить и Грозный… А ты?
— Думаю, нет.
— А слабо было бы поехать?
Савинов молчал, глядя на ее улыбку.
— Со мной? — не отставала Рита.
— Не вижу в этом никакого смысла. — Он решил принять дуэль. — Даже с тобой. Тем более с тобой.
— Почему же?
— Не дело это — подвергать риску жизнь любимой женщины. Недостойно мужчины.
— А если она сама того хочет?
— Тем более. Как известно, ваши эмоции неподвластны логике. Очень часто и к великому сожалению. И вас порой необходимо оберегать от себя самих. Кому это делать, как не близким людям?
— Будем считать, выкрутился.
Он отрицательно покачал головой:
— Я не выкручивался. Итак, мой палец указал на Петербург. Что дальше?
— Собирай чемоданы, любимый.
— Значит, ты не шутишь?
— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Мы едем?
— Да, конечно, вот только позвоню Кузину. — Он слез с кровати, набросил халат. — Предупрежу начальника и доброго товарища. Надеюсь, отпустит. Все-таки я работаю.
— В твоем голосе слышен упрек, но он напрасен. Не я предложила эту идею. Ты. Но мне она понравилась.