Савинов подошел к окну. Он чувствовал, что Рита сейчас не сводит с него глаз… Это куда же годится: в конце октября ветер сорвал все листья, обесцветил их, расшвырял по бесконечным городским лужам. Потопил солнечные корабли!..
— Полетим, разумеется? — спросил он.
— Нет, — из-за его спины сказала Рита. — Хочу поездом. И поедем как можно скорее. — Он услышал, как она спрыгнула с кровати. — Завтра же!
Он взял СВ, и на следующее утро такси доставило их почти к первой платформе, где стоял их поезд. Моросил дождь. Люди бегали ошалело, как всегда это бывает на российских вокзалах, подгоняли друг друга чемоданами и сумками… Мимо него в обе стороны бежали все, кто однажды, лишенный общечеловеческого языка, рассеян был по земле. И он, Дмитрий Савинов, был одним из них. Под зонтом, докуривая сигарету, то и дело останавливая взгляд на невидящих глазах Риты, — казалось, уже готовой повернуть домой, — он улыбнулся: только ему, Дмитрию Савинову, Господь сподобился выделить особый язык, индивидуальный. Потому что он никого ровным счетом не понимал. Даже любимая женщина, стоявшая сейчас рядом с ним, и та, кажется, думала и говорила по-иному. А если когда-то, пребывая в иллюзиях, он думал иначе, то ошибался!.. И что же теперь делать ему в этой ситуации? Учить языки, стремиться быть полиглотом? Но, стоит себе признаться, у него никогда не было к этому способностей. Однажды он решил выучить один язык, но по-настоящему! Свой, единственный, неповторимый. И наплевать ему было, поймут ли его. Сила и воля могут преодолеть любой языковой барьер. И вот теперь он задает вопрос: что же из этого получилось?
— Заходим, заходим, — вежливо проговорила молоденькая проводница, с интересом поглядывая на супружескую пару из богатеньких.
У спальных вагонов проводницы вежливы, обходительны, лицом симпатичны, готовы, кто постарше, и поклониться: уважают. И правильно.
Рита рассеянно улыбнулась. Он затянулся последний раз, выбросил окурок щелчком — под вагон. Меткости ему не занимать. Пропустив двух других счастливых обладателей СВ, подал руку Рите, рассеянно закрывшей зонт, помог забраться.
Потом, когда они уже сидели на местах — напротив друг друга, поезд качнулся, лязгнув замками, медленно потащил их от вокзала. Потекли назад здания, потопали туда же провожающие и уезжающие, укрывающие себя зонтами…
Они смотрели в глаза друг друга и ничего не говорили. Иногда слова начинали ворочаться, сплетаться в нелепые фразы, иные — стремительно рваться наружу, но Савинов не давал им выхода, потому что не был уверен, те ли это слова. Нужны ли они Рите. Да и нужны ли они ему? Она тоже хотела что-то сказать, но не говорила. А потом волна, бушевавшая между ними, как между скалами, разбивавшаяся о них, схлынула, утекла. Рита закрыла глаза. А он смотрел в окно — на дождь. Его было много.
Скоро поезд выполз из города и набрал скорость. Теперь назад уходил пригород — серый, безмолвный.
Дождь закрыл все небо, он проникал в землю. Осенний дождь, монотонный реквием, бессмысленная трата божественных сил. Или все обстоит не так? И дождь этот неспроста, думал Савинов. Может быть, с такой вот беспросветной пелены и начинался Всемирный потоп? Для него, может быть, это был бы выход!
Он откинул голову, улыбнулся самому себе: а если их поезд — ковчег?
А вдруг?
Савинов взглянул на Риту — что же сейчас грезится ей? Но она сидела неподвижно, с закрытыми глазами и, возможно, дремала. Бледное, несмотря на загар, лицо; ярко подведенный помадой рот, темные ресницы. Джемпер под горло, джинсы. Она сидела нога на ногу, выставив колено вперед и почти касаясь его колена. Домашний тапочек повис безжизненно, открывая пятку в теплом носке. И может быть, поезд несет сейчас их двоих на самую высокую и неприступную вершину мира? Куда не дойдет вода? И где смерть не отыщет их?
Может быть, это их шанс все начать заново?..
Часа через два они пили кофе в своем купе. Приближался полдень. Поставив чашечку на блюдце, Рита встала, полезла в сумку. Села уже с толстым конвертом, похожим на бандероль.
— Что это? — спросил Савинов, пытаясь рассмотреть адрес.
— Догадайся.
— Илья?..
— А кто же еще. Вчера получила. Не хотела тебе говорить. Все это настолько лишнее. Я уже стала о нем забывать… не о нем, конечно, — поправилась она, — о его ежедневном присутствии в моей жизни. И вот опять…
Савинов покачал головой:
— Еще одно признание. Что-то больно объемное.
— Я и сама боюсь.
— Будешь читать?
Она вздохнула:
— Страшно.
Он понимающе кивнул:
— Это верно… Выброси.
Рита с сомнением пожала плечами:
— Но все-таки это для меня. — Улыбнулась. — А вдруг там стихи, и в одном экземпляре? И вдруг Иноков не только гениальный художник, но и талантливый поэт? И в этом конверте венок сонетов, посвященных мне? И вот сокровище сейчас в моих руках и от моей воли зависит, достанется ли оно миру или нет?
Савинов махнул рукой:
— Делай, как хочешь. А впрочем, предлагаю такой вариант: ты его вскрываешь и смотришь. Если это не стихи и не проза, — в окно, и немедленно; если содержимое столь могучего письма похоже на литературу, — читаешь.
— Выход хорош, согласна.
— Стоит только воплотить его в жизнь… Если не хватает смелости, давай мне, я вскрою. — Он протянул руку. — Ну, смелее.
Рита, продолжая улыбаться, отвела руку с конвертом назад.
— Нет уж, я сама. Я тебя стесняюсь.
Она спрятала конверт за спину, точно бы муж стал немедленно бороться за обладание письмом. Глаза ее блестели. Савинов потянулся к ней, протянул руку, и она встала, пересела к нему на колени.
Рита обожгла его нечаянно вырвавшимся огнем, он ответил ей тем же… Когда она, раскрасневшаяся, под перебой колес еще обнимала его голыми коленями, и он ловил ее дыхание, становившееся с каждым мгновением тише, спокойнее, Савинов поверил, что поезд на самом деле способен вернуть им счастье, покой.
— Пойдем в ресторан? — предложил он, когда Рита нанизала на левую ногу трусики.
— Отличная мысль, но я хочу привести себя в порядок.
— Я подожду.
— Нет, лучше иди. — Она встала. — Я к тебе присоединюсь минут через двадцать. Закажи к тому времени для меня что-нибудь легкое, какие-нибудь салаты, белое вино. Будем кутить.
Он понял, что Рита все-таки хочет остаться одна и посмотреть на письмо. Вот они — женская хитрость и любопытство.
— Да, и вот что еще, — она села на свое ложе, протянула ему конверт. — Выброси его по дороге.
Надо же, ошибся, а он редко ошибается…
— Хорошо… Устроим романтическую встречу в вагоне-ресторане — на зависть всем остальным.
Рита кивнула: