— Это сон, — сказал Савинов, — этого не может быть.
— Потому что не может быть никогда. Знакомая формулировка. Кстати, вы неплохо выглядите. Каким кремом пользуетесь? Или всему виной эти пресловутые ежегодные подтяжки, столь популярные в Голливуде и у жен состоятельных людей? — Хитро улыбнувшись, Принц прищурил глаза. — Еще один уговор, Дмитрий Павлович. Чур, на чужую территорию не залазить. У каждого человека есть своя мечта. Вашу я знаю. Но если надумаете стать пророком, вершителем человеческих судеб, к примеру, поломаете всю игру. И свою — в первую очередь. Так же, как новоявленному пророку, забывшему о своей мечте, испугавшемуся, я бы никогда не позволил стать преуспевающим бизнесменом, законодателем мод и светским львом. Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Помните, у каждого — своя планка. Свой билет. Он дается один раз и навсегда. И не пытайтесь переделать мир, спасать людей от катастроф, вытягивать их за уши из черного колодца смерти. Все жизни и смерти исчислены — отныне и вовеки! Говорю это вам как профессионал и ваш искренний друг. Оступитесь — и никто вам уже не сможет помочь. Даже я. Ничего не получите. Свое навсегда упустите. Ясно?.. Ну да ладно, долгие проводы — лишние слезы. Вам, уважаемый Дмитрий Савинов, по прозвищу Спортсмен, пора на выход.
Он потянулся к нему, нажал дверную ручку, настежь распахнул дверцу. Савинов обернулся. Там, внизу, его поджидала Вселенная…
— Прыгайте, — сказал Принц и тут же ободрил его. — Не бойтесь. Это как на «американских горках». Не страшнее.
— Нет, — прошептал Савинов.
— Это же сон, чего вы боитесь? В двух шагах от земли проснетесь. Или уже на земле. Прыгайте, не тяните.
В открытую дверь тянуло легким холодком. Этот холод заползал в рукава пальто, за воротник…
Савинов отрицательно затряс головой:
— Я хочу проснуться…
— Какой вы трудный. Очень хотите?
— Да.
— Прямо сейчас?
Савинов кивнул. Принц пожал плечами:
— Извольте… Закройте глаза.
Савинов боязливо закрыл глаза, и почти тотчас открыл их, но было поздно: рука Принца, горячая, цепкая, точно клешня, вцепилась в его лицо — и с силой вытолкнула наружу. Он выпал, судорожно хватаясь за воздух. Последнее, что он увидел, была смеющаяся физиономия Принца, выглядывавшего из машины, — с расстояния, которое уже стремительно разрывало их между собой…
…Он летел сквозь черную, полную звезд пропасть, раскинув руки, не в силах закричать, летел долго, точно там, внизу, его тащил к себе какой-то магнит; а потом Савинова ослепил яркий свет, ему в лицо ударило теплом, и он упал — сразу, навзничь, раскинув руки и ноги, как кукла, которую бросили после спектакля. Он лежал и смотрел на звезды, кружившиеся у него перед глазами, не чувствуя боли, уже готовой охватить покалеченное тело…
— Дима! Дима!
Его голова лежала в чьей-то ладони. Он открыл глаза. Все плыло, раскачивалось. Затылок горел. Тело нестерпимо ныло, словно через него только что пропустили ток. Что до правой руки, ее, кажется, не было. Отхватило ровнехонько по запястью…
Перед ним выплывало лицо женщины, девушки. Напуганные глаза, дрожащие губы. Она готова была разреветься.
— Я жив? — тихо спросил он, и его тут же вырвало.
Потом он видел обступивших его людей, хорошо знакомых ему. Они все колыхались из стороны в сторону, к нему приближались их лица, вновь отступали. Но чаще всего возникало лицо девушки. Слышались голоса: «Скорую», нужно вызвать «скорую» или: «Ребята, ловите машину, любую».
— Марина, — сказал он, когда лицо девушки в очередной раз появилось перед ним, — не надо «скорую», я сам дойду.
Он даже попытался пошевелиться, но тут же, охнув, едва не потерял сознание от боли. Грудь горела. Как пить дать, были сломаны ребра.
— Лежи смирно, Димочка, все будет хорошо…
Потом все лица куда-то подевались, и перед ним выплыло только одно — широкое, рыжее, с перепуганными до смерти глазами. Эти глаза бестолково хлопали у самого его носа, щеки тряслись, губы шевелились.
— Ну что, доигрался? — спросил чей-то голос рядом. — Теперь тебе одна дорога — в тюрягу.
Савинов знал, чей это был голос — его приятеля, Толика Панченко.
— Да вы че, ребята, я ж не хотел. Я ж не думал. Он же сам упал…
— Это точно — сам. Щучкой нырнул! Кранты тебе, житель окрестностей!
— И с комсомолом можешь попрощаться. Гопник!
А это уже Мишка Ковалев. Серьезный парень!
— Ребята, давайте я его на руках в медпункт отнесу? — взмолился Рыжий. — Я знаю, куда. Давайте, а?
Слушая этот диалог вполуха, Савинов лежал и смотрел на летнее небо. Чистая бирюза. Где он? Что с ним случилось? Но зачем эти вопросы? Он хорошо знает — где он и что произошло. Он, Дмитрий Павлович, Дима Савинов, в трудовом лагере — в совхозе «Красный Октябрь», на картошке, а сейчас — на стройке нового здания управления. Десять минут назад из-за красавицы Марины, всеобщей любимицы, профкома класса и его подружки, они сцепились с Рыжим на площадке второго этажа. Дрались не на жизнь, а на смерть. Кулаки Рыжего были сильнее — кирпичи, да и только! У края площадки он, Дмитрий Савинов, поймал удар бровью, покачнулся и полетел вниз… Кажется, все.
Все?!!
Две реки, направленные в одно русло, вдруг столкнулись в нем, грозно, пенными валами. Это была великая борьба стихий, готовых разорвать друг друга, сломать, уничтожить. Шли минуты, и в голове и сердце Савинова звучало, билось одно-единственное — этот шквал. А потом обе стихии хлынули в одну сторону, выбрали одно направление, новое русло…
Над ним опять выплыло лицо Марины.
— Сейчас ребята машину поймают, мы тебя в больницу отвезем. Потерпи, милый…
И все-таки — не может этого быть!..
Он поймал руку девушки. Она была теплой, нежной. А главное — живой! А вот и ее колечко — золотое, как говорила Марина, обручальное, бабушкино. Девушка улыбалась, в глазах ее были слезы.
— Терпи, Димочка, терпи. — Платком она пыталась промокнуть кровь, заливавшую правый глаз. — Только не умирай…
Нет, он не умрет. Ни за какие коврижки!
Сейчас его перенесут на траву, в тень. Он будет лежать и смотреть в сторону дороги, по которой будут нервно бегать и ссориться два его однокурсника — Мишка Ковалев и Толик Панченко. Этот последний, известный остряк, пугал рыжего тюрьмой. И поделом ему. А потом на дороге покажется красный «запор». Мишка Ковалев едва не бросится ему под колеса. А когда его аккуратно сложат вдвое на заднем сиденье машины, Марина скажет: «В медпункт не поедем; в Красный Крест, эта больница ближе других, на въезде в город».
Все должно быть именно так.