– Все будет так, как вы желаете, о светлейшая госпожа, – поклонился Синан.

– Я хочу, чтобы мечеть поражала людские взоры своим величием, – сказала Михримах. – Она должна быть достойна благородного имени моего супруга.

Джахан подавил вздох. В груди его, подобно проснувшейся змее, подняло голову возмущение. Он уже жалел о том, что вместе с учителем оказался в этом богатом доме. Но тут вдова, словно догадавшись о его чувствах, повернулась к нему:

– Я давно не видела белого слона. Как он поживает?

– Чота скучает по вам, светлейшая госпожа, – быстро ответил Джахан.

Михримах вперила в него пристальный взгляд. Казалось, она выискивает на его лице следы, оставленные временем.

– Откуда ты знаешь, скучает слон или нет? – спросила она.

– Множество раз я замечал, что он неотрывно смотрит на тропу, по которой приходила к нам светлейшая госпожа.

Михримах вскинула руку, как будто касаясь разделявшего их воздуха.

– Что ж, тогда скажи ему, что у меня было слишком много забот. Но я никогда не забывала про белого слона по имени Чота и вскоре вновь приду повидать его.

– Он будет счастлив услышать это, светлейшая госпожа.

– Скажи Чоте, что я пришла бы раньше, если бы это зависело только от меня.

Взгляд Джахана скользнул в окно, в котором виднелся голубой квадрат неба. В лазурной шири парил воздушный змей, свободный и безмятежный.

– Я уверен, что он все поймет, светлейшая госпожа, – ответил Джахан. – Чота будет ждать вашего прихода сколь угодно долго. Слоны ничего не забывают.

– Вы оба можете идти, – с достоинством кивнула Михримах. – Да пребудет с вами милость Аллаха. – Когда учитель и ученик двинулись к двери, она чуть слышно произнесла: – Ты говоришь, слоны ничего не забывают. А как насчет погонщиков? Они тоже следуют их примеру?

Кровь отхлынула от лица Джахана. По лицу учителя он видел, насколько тот удивлен столь неожиданным поворотом разговора. Но молодой человек больше не хотел притворяться. Не желал таить своих чувств.

– Да, светлейшая госпожа, – твердо сказал он. – Погонщики слонов обладают столь же долгой памятью. Они тоже ничего не забывают. Ничего и никого.

* * *

Стамбул, столица империи, город, многократно разрушаемый землетрясениями и опустошаемый пожарами, буквально трещал по швам. Подобно жимолости, притягивающей насекомых, этот город притягивал людей разных званий и сословий – все они надеялись, что сумеют осуществить здесь свои заветные мечты и желания. Людей, собравшихся под небом Стамбула, было больше, чем звезд, сияющих на этом небе. Мусульмане, христиане, иудеи, рьяные сторонники всевозможных вероучений и убежденные еретики – все они разговаривали каждый со своим Богом, умоляя ниспослать им удачу и преуспеяние. Ветер подхватывал их молитвы и уносил к морю, где они смешивались с криками чаек.

«И как только Всемогущему удается разобрать хоть слово в подобном гаме?» – нередко задавался вопросом Джахан.

Ближе к концу лета один из недоброжелателей Синана, шейх-уль-ислам Эбуссууд-эфенди, вновь поднял голос. Он заявил, что причина бесчисленных бедствий, постигших Стамбул в последнее время, в самоуправстве Синана, дерзнувшего во время перестройки храма Айя-София убрать несколько каменных плит, находившихся там с давних пор. Эбуссууд-эфенди утверждал, что плиты эти прукляты и, потревожив их, зодчий навлек на город череду несчастий. Синан и его ученики долгое время пребывали в растерянности, не зная, что делать с пруклятыми камнями. В конце концов они использовали их для отделки гробницы Хюррем, решив, что покойная султанша не будет возражать.

В первый день мая 1566 года вспыхнула война за крепость Сигетвар, и армии вновь понадобился боевой слон. Меньше всего на свете Джахану хотелось отправляться на войну, но он вынужден был подчиниться. Он трудился изо всех сил, чтобы быть достойным учеником архитектора Синана, но прежде всего он был погонщиком слона, принадлежавшего повелителю империи. В этом звании ему предстояло оставаться до конца жизни или, по крайней мере, до конца жизни Чоты.

В Белград войска прибыли в июне. Река Дунай, на которой раскинулся город, стремительно и мощно катила свои голубые воды. Султан Сулейман, возглавлявший армию, замедлил бег гнедой кобылы, заставив ее перейти на рысь. Джахан и не подозревал о том, что султана мучит подагра, из-за приступов которой он едва держится в седле. Великий визирь Соколлу Мехмед-паша – человек с проницательным взглядом, размеренным голосом и неизменным выражением преданности на лице, девширме из боснийской деревни, называемой Ястребиное Гнездо, – поначалу полагал, что султану следует передвигаться на носилках. Однако по зрелом размышлении он отверг эту идею, решив, что войска, увидав своего предводителя в столь плачевном состоянии, утратят боевой дух. Ядовитые змеи, падающие с небес, устрашат воинов меньше, чем сознание того, что командир их слаб и немощен. Визирь долго ломал себе голову в поисках выхода из непростого положения. Наконец решение было найдено: Чота.

Джахану сообщили, что слону выпала почетная обязанность нести на себе повелителя Востока и Запада.

– Хорошенько подготовь своего зверя, – сказали ему. – Объясни слону, кого ему предстоит возить.

На следующее утро Джахан, несколько лет не видевший султана вблизи, вновь удостоился высокой чести. Он поразился тому, как сильно сдал Сулейман за эти годы. Его сухая кожа оттенком напоминала пепел в остывшем очаге; высокий лоб, который Михримах унаследовала от отца, бороздили глубокие морщины – эти зловещие письмена, выведенные временем. Склонившись в низком поклоне, Джахан поцеловал край одеяния повелителя. Оно было сшито из простой грубой ткани, ибо Сулейман по-прежнему чурался роскоши. Телохранители султана помогли ему взобраться в хаудах. Удостоверившись, что властитель удобно устроился, погонщик занял место на шее у слона.

5 августа оттоманская армия достигла стен Сигетвара. День стоял знойный, в полях желтели одуванчики. Солдаты разбили лагерь и установили пушки, доставленные к месту сражения десятками волов. Шатер султана, украшенный семью белыми лошадиными хвостами, располагался на вершине холма – оттуда повелитель мог озирать крепость, которую был полон решимости захватить. Войска защитников, находившиеся внутри, возглавлял граф Миклош Зриньи. Его солдаты вывесили на крепостных стенах огромное полотнище цвета крови.

– Что это означает? – спросил Джахан у одного из пехотинцев.

– Это означает, что они скорее умрут, чем сдадут эту проклятую крепость, – ответил тот.

Защитники Сигетвара оказались бесстрашными и стойкими воинами. Дни складывались в недели, недели – в месяцы, а оттоманской армии все никак не удавалось сломить их сопротивление. Жара становилась невыносимой. У воинов Сулеймана было достаточно провизии: сушеное мясо, сыр из кобыльего молока, вяленые фрукты, орехи, просо. Стада овец и коз, которые солдаты пригнали с собой из Стамбула, ожидали, когда настанет их черед идти под нож. Чем питаются враги и как им удается сохранять стойкость вопреки голоду, Джахан не представлял. Казалось, силы их давно должны были иссякнуть, однако они по-прежнему не желали сдаваться. Обе стороны понесли большие потери, причем солдат оттоманской армии погибло больше, чем неприятельских. Но если защитников крепости были сотни, то численность оттоманских войск измерялась тысячами. Каждый день, похоронив убитых, они готовились к новому сражению. Каждое утро они отправляли к графу послов, предлагая сдать крепость и обещая взамен полную безопасность ему и его людям. Султан Сулейман даже предложил Миклошу Зриньи стать правителем Хорватии в составе Оттоманской империи. Но всякий раз посланники возвращались с одним и тем же ответом: защитники Сигетвара не собираются сдаваться.