— Вы, Фердинанд Петрович, рассуждаете так, как будто морских министров меняют, чуть ли не через год. Вспомните хотя бы маркиза де Траверсе, который был морским министром семнадцать лет. А вы ведь им еще и шестидесяти не отслужили.
Врангель вздохнул:
— У нас же новый император, а ближайшее окружение Александра Второго склонно к различным реформам, в том числе и на флоте, что само по себе не так уж и плохо, учитывая итоги проигранной нами Крымской войны [48] . А условия Парижского мирного договора очень и очень тяжелы для России…
— Реформы действительно нужны, — согласился Андрей Петрович. — И в первую очередь, на мой взгляд, это касается отмены крепостного права… Однако будем надеяться, — улыбнулся он, — что вы не покинете этого кабинета по крайней мере до тех пор, пока мой внук не окончит Морской корпус.
— Будем надеяться, Андрей Петрович. Во всяком случае, я обязательно выполню данное вам обещание.
— Если я еще располагаю каким-то временем, — Андрей Петрович вопросительно посмотрел на министра, — то хотел бы выяснить у вас, Фердинанд Петрович, еще один интересующий меня вопрос.
— Безусловно, Андрей Петрович. Я дал указание адъютанту не беспокоить меня до окончания аудиенции с вами.
— Спасибо, Фердинанд Петрович. Мои друзья, кстати, и ваши знакомые, уже ушли, как говорится, в мир иной. Я имею в виду академика Григория Ивановича Лангсдорфа и адмиралов Беллинсгаузена и Лазарева, — он тяжко вздохнул. — Поэтому меня волнует судьба Федора Федоровича Матюшкина. Не коснулось ли его следствие по делу декабристов?
— Мне известно, — с готовностью откликнулся Врангель. — что его имя вроде бы значилось в списке членов так называемой Морской управы «Северного общества» декабристов.
— Морской управы? Это что еще за структура?
— Декабристы намеревались после свержения самодержавия и установления в России республиканской формы правления выслать всех многочисленных членов дома Романовых за пределы Российского государства. Этим-то и должна была заниматься Морская управа, подготовив соответствующее количество военных кораблей. Ее формированием занимался капитан-лейтенант гвардейского флотского экипажа Муравьев-Апостол, младший брат одного из казненных декабристов.
— И как же образом Матюшкину в этом случае удалось избежать наказания? — озадаченно спросил Андрей Петрович.
Врангель развел руками:
— Вот этого я и не знаю, — откровенно признался он. — Возможно, уже прошло много времени после начала работы следственной комиссии к моменту возвращения «Кроткого» из кругосветного плавания, а может быть, подследственные декабристы не подтвердили его членства в Морской управе. Кто знает? Во всяком случае, если бы Матюшкин был признан виновным, то и я бы тоже вряд ли занимал место здесь, — он обвел рукой просторный свой кабинет.
— Ну и слава богу! Я очень рад, что Федор Федорович оказался вне подозрений, — облегченно заметил Андрей Петрович. — А как сложилась его дальнейшая судьба?
Морской министр утвердительно кивнул:
— С середины тридцатых годов он служил на Черном море, командуя сорокачетырехпушечным фрегатом «Браилов», — Врангель вдруг, улыбнувшись, покачал головой: — Вспомнил один его неординарный поступок: надо хорошо знать Федора Федоровича, чтобы это понять. Ведь когда он узнал о смерти Пушкина от ранения, полученного на дуэли с Дантесом, то приказал дать залп из всех орудий фрегата, стоящего на рейде Севастополя, заявив при том, что все офицеры эскадры должны знать о гибели великого русского поэта. Такой вот своего рода реквием по Александру Сергеевичу, — вздохнул он.
— Да, действительно далеко не ординарный поступок флотского офицера, тем более командира фрегата, — задумчиво произнес Андрей Петрович. — Федор Федорович до конца остался верен лицеистской дружбе.
Врангель согласно кивнул головой и продолжил:
— С началом Крымской войны он был переведен на Балтику, назначен начальником порта и военным губернатором Свеаборга [49] , на который ожидалось нападение англо-французской эскадры. А сейчас служит здесь, в Петербурге, в военно-морском ведомстве, имея чин вице-адмирала.
— Значит, слава богу, жив и здоров, — облегченно вздохнул Андрей Петрович. — А посему прошу вас, Фердинанд Петрович, при случае передать ему большой привет от меня и пожелания дальнейших успехов в его флотской службе.
— Непременно, Андрей Петрович.
И они расстались — теперь уже навсегда…
* * *
Счастливый Петр как на крыльях взлетел на высокое крыльцо, рывком распахнул входную дверь и, одним махом проскочив через широкую прихожую, буквально ворвался в залу. Женщины только ахнули — перед ними предстал уже не гардемарин, а флотский офицер в новеньком, с иголочки, мундире.
Андрей Петрович вышел на шум из кабинета и застал Ксению и Лизу обнимающими своего ненаглядного Петрушу. Тот, увидав деда, освободился из их объятий, одернул мундир и, сделав шаг вперед, представился:
— Мичман Чуркин, ваше превосходительство! Младший вахтенный офицер винтового фрегата «Аскольд»!
— Поздравляю с производством в мичманы флота, ваше благородие! — в тон ему произнес Андрей Петрович.
Они крепко обнялись. «Совсем юный, но после отпуска будет нести службу вахтенного офицера, как в свое время нес ее и я на шлюпе “Надежда”, хотя и был значительно старше его и по чину, и по возрасту», — думал дед, в то время как женщины утирали слезы радости и счастья.
* * *
На пристани Кронштадта толпилась респектабельная публика. Родные и близкие провожали моряков фрегата «Аскольд», уходившего в плавание к берегам Дальнего Востока. Все напутственные слова были уже сказаны, и, когда раздался пушечный выстрел, предупреждавший команду о необходимости возвращения на судно, Андрей Петрович наконец обнял внука.
— Не забывай, Петруша, что ты можешь стать старшим нашего рода со всеми вытекающими отсюда обязанностями. Ведь я могу и не дождаться твоего возвращения из дальнего плавания…
Тот отшатнулся:
— Ты о чем говоришь, дедуля?!
— Это просто-напросто жизнь, Петруша… Вернее, одна из ее сторон. А посему прошу тебя быть достойным наследником наших предков, верой и правдой служивших Отечеству.
— Верь мне, Петрович, — внук впервые назвал деда по отчеству, вытянулся и одернул мундир уже коллежского асессора, — что я никогда не подведу ни тебя, ни наших предков! Ведь ты достойно заменил мне отца, я всегда чувствовал твою заботу обо мне, твое внимание. Ты всегда был для меня примером, за что тебе огромное спасибо! — и стушевался… — Это я сказал так, на всякий случай, — он тревожно заглянул в дедовы глаза, чтобы убедиться, что тот правильно его понял. — Я очень хочу, чтобы ты знал об этом. Потому и сказал именно сейчас, перед уходом в дальнее плавание.